Избранное: Величие и нищета метафизики - [191]

Р. Галъцева

Франция, по мнению Коплстона, внесла знаменательный вклад в дело возрождения томистской мысли, сумевшей не только сохранить верность своим исходным принципам и убежденность в их обоснованности, но и применить эти принципы к теоретическому анализу и решению современных проблем.

«Жак Маритен и Этьен Жильсон[699], — вот, кто вывел томизм из сравнительно узких и в основном церковных кругов на широкие просторы философской деятельности и сделал его вполне респектабельным в глазах представителей академического мира». Профессор Жильсон стал широко известен благодаря своим историческим изысканиям, добившись уважения и среди тех, кто не особенно симпатизировал томизму. Маритен же — это первый философ, выступивший прежде всего в качестве теоретика. Жильсон, как и приличествует историку, занялся воспроизведением мысли Аквината в ее историческом обрамлении, а значит и в теологическом контексте. Маритен поставил своей целью раскрытие томизма как самостоятельной философии, способной войти в диалог с другими философскими традициями и школами без требования прямого обращения к Откровению и так, чтобы в результате показать пригодность ее принципов для решения проблем наших дней. Если принять во внимание подозрительное отношение к метафизике, которое нередко встречается среди теологов вообще, включая и католических теологов, и если еще напомнить о той естественной реакции католических колледжей и семинарий на недавнюю индоктринацию, которую приравнивали к давлению томистской партии, тогда становится понятно, почему Маритена могут считать старомодным, а его труды уже не популярными, пусть даже они когда-то приносили удовлетворение[700]. Но все это не отменяет того факта, что Маритен внес, наверное, самый крупный вклад в возрождение томизма, начальный импульс которому дала еще в 1879 г. энциклика Папы Льва XIII «Этерни Патрис».

Жак Маритен родился в Париже в 1882 г. Став студентом Сорбонны, он начал искать в естественных науках средство для решения всех проблем, но под впечатлением лекций Анри Бергсона освободился от влияния сциентизма. В 1904 г. Маритен вступил в брачный союз с Раисой Умансовой, тоже студенткой, а в 1906 г. они оба обратились в католичество под воздействием Леона Блуа (1846–1917) — известного французского католического писателя-публициста и решительного критика буржуазного общества и «буржуазной религии». В 1907–1908 гг. Маритен изучал биологию в Гейдельберге у неовиталиста Ганса Дриша. Затем он посвятил себя трудам св. Фомы Аквинского и стал его преданным учеником. В 1913 г. он организовал ряд встреч по философии Бергсона[701], а в 1914 г. ему поручили чтение лекций о современной философии в Парижском католическом институте. Он преподавал также в Торонто в Папском институте средневековых исследований, в Колумбийском университете, а также в Нотр-Даме, где уже в 1958 г. был создан Центр содействия изысканиям, проводимым в духе его мысли. После Второй мировой войны Маритен был французским послом в Ватикане (1945–1948), а после этого преподавал в Принстонском университете. Позднее он вышел в отставку и жил во Франции. Умер Маритен в 1973 г.

Раньше можно было иногда услышать, что если Жильсон исключал так называемую критическую проблему (critical problem) как псевдопроблему[702], то Маритен ее признавал. Однако такое утверждение не соответствует истине. Маритен отвергает критическую постановку вопроса так же, как и Жильсон. Он вовсе не пытается априори доказываать тезис о возможности познания. И он ясно видит, что, как только мы примем круг идей, связанных с Декартовой постановкой проблемы, мы из него уже и не выйдем. Маритен реалист, и он всегда настаивал на том, что, если я знаю Тома, это означает, что действительно есть такой Том, которого я знаю, и что я знаю именно его, а не свою идею о нем[703]. И в то же время Маритен явно принимает критическую проблему в смысле рефлексии разума над своим дорефлексивным знанием и намерения ответить на вопрос, что же такое знание? Если же поставить вопрос абстрактно, достижимо ли знание и каким образом, и попытаться дать на него ответ априори, это будет означать отправиться в никуда. Единственный выход находится там же, где и вход. Именно здесь и можно совершенно корректно достичь знания о знании, в чем и выразится итог рефлексии разума по поводу собственной познавательной деятельности.

Обычно вопрос, что есть знание, предполагает, что существует только один вид знания, тогда как Маритен занимался изучением различных путей познания реальности. Он написал много трудов по теории познания, и, вероятно, самая известная его работа в этой области — это «Степени познания», первое издание которой появилось в 1932 г[704]. Здесь, как и во всех остальных сочинениях, он интерпретировал знание как знание о действительном мире; при этом он оставлял место не только для построения философии природы, но и для столь же реальной метафизики. В «Степенях познания» Маритен подтверждал реальность причинно-следственных связей в естественных науках (хотя об этом думают и по-другому) и оспаривал образы мира, построенные по принципу математических моделей, предлагаемых современной физикой. Они чрезвычайно далеки от нашего обычного опыта и практически совершенно не вмещаемы человеческим воображением. Маритен, конечно, не выступает против математизации физики. «Идеал современной науки — быть экспериментальной в своей основе и дедуктивной по своей форме, и более всего это относится к ее законам, отражающим связи изменяющихся величин».