Избранное в 2 томах. Том 2 - [196]

При воспоминании о Миколайчике Ольга опечалилась. Взор ее затуманился, и глаза наполнились слезами.

Но она быстро совладала с собой и стала рассказывать о том, как они с Миколайчиком открылись друг другу. Ольге тяжело было говорить о Миколайчике, которого только вчера расстреляли гестаповцы. Она говорила тихо и медленно, словно всматривалась в свои мысли, словно восстанавливала в памяти картину, которую подробно описывала мне. Ольга часто останавливалась, задумывалась на мгновение и, напрягая память, иногда просила извинения и возвращалась назад, исправляя ошибку в своем рассказе. Особенно когда надо было воспроизвести собственные слова Миколайчика.

Весною Ольга получила неожиданно письмо из бургомистрата, из городской управы, от отдела учета неразрушенных зданий. Это было обычное служебное отношение со штампом наверху и подписью внизу. Подпись была Миколайчика. Стенографистку Ольгу Басаман приглашали зайти по поводу срочной работы.

Это была первая весть от Миколайчика после их короткого свидания зимой. Ольга пошла в управу.

Ей было назначено явиться к пяти часам, то есть ко времени окончания работы в учреждениях, и в комнате она застала одного Миколайчика.

Миколайчик, несомненно, ждал только ее. Он сидел за своим столом, заваленным какими-то бумагами и планами, но, заслышав шаги Ольги, тотчас вскочил и пошел ей навстречу, — она увидела это в раскрытую дверь. По коридору, торопясь домой, проходили сотрудники других отделов, но Миколайчик, очевидно нарочно, держал дверь открытой.

— Что же это вы так запоздали? — недовольным голосом крикнул он с порога так громко, что слышно было во всем коридоре. — Уже пять часов, работа кончилась. Ну, давайте, давайте скорее. В чем дело?

Его глаза приветливо улыбались, и выражение их никак не соответствовало этому грубому окрику.

В комнате никого не было, кроме Миколайчика, остальные сотрудники уже, наверно, разошлись, но, пропустив Ольгу в комнату, Миколайчик поспешно и тихо — только для нее — сказал:

— Ну, вот мы опять увиделись с вами, Ольга.

Дверь он оставил открытой и, направляясь к своему столу, опять громко сказал:

— Садитесь. Вы стенографистка?

Ольга села, Миколайчик тоже сел и некоторое время, пока мимо двери по коридору проходили сотрудники, рылся в своих бумагах. Когда сотрудники прошли, он устремил взгляд на Ольгу. Дружеское тепло излучали его глаза. Некоторое время он пристально всматривался в лицо Ольги, потом окинул всю ее взглядом.

— Плохо, плохо вам, видно, живется, — вздохнул он наконец и опустил глаза.

Перед ним на бумагах лежал развернутый свежий номер местной гитлеровской газетки, взгляд его упал на газетную полосу.

— Вот, — сказал он, показывая пальцем две небольшие колонки вверху, напечатанные жирным шрифтом, — военное командование доводит до сведения населения, что сейчас уже можно свободно разъезжать по деревням с целью приобретения продуктов, так как свободные силы эсэс, гестапо и отрядов полиции ликвидировали партизан на территории округи и жизни граждан не грозит никакая опасность…

Некоторое время он смотрел на Ольгу, точно выжидая, что она на это скажет. Но Ольга не сказала ни слова, только пожала плечами.

Миколайчик переждал, пока чьи-то шаги не затихли в конце коридора, и вполголоса произнес:

— Не знаю, не могу поручиться, что это действительно так.

В это время в другом конце коридора скрипнула дверь, издали послышались приближающиеся шаги, и Миколайчик совсем уже тихо и торопливо спросил:

— А слыхали ли вы, что в Сумской области партизаны становятся все смелей и смелей. А слыхали ли вы, что в Черниговской образовались крупные партизанские соединения? А слыхали ли вы о «партизанском крае»? Что вы об этом скажете?

Он пристально смотрел на Ольгу и уткнулся в свои бумаги только тогда, когда шаги в коридоре раздались совсем близко. Но не успел человек пройти мимо, как он снова поднял глаза.

— Слыхала, — ответила Ольга, — и думаю, что партизан будет все больше и больше.

Миколайчик пристально смотрел на Ольгу, и глаза его улыбались ей.

— Да, да, что-то народ не мирится с…

Он оборвал на полуслове, точно ожидая, что Ольга закончит его речь, подскажет ему, с кем же не мирится народ.

Но Ольга молчала, не зная, как держать себя, и Миколайчик закончил сам:

— Не мирится… с новым порядком.

Потом он спросил:

— Что с вами? Вы плохо себя чувствуете? Вы все молчите.

Тогда Ольга наконец сказала:

— Простите, Миколайчик, но сейчас такое время… Я не знаю… вы понимаете… наш первый разговор…

— Отлично! — чуть не крикнул Миколайчик. — Вы не забыли о нашем разговоре!

Он хотел еще что-то сказать, но в эту минуту в дверь заглянула уборщица с щеткой и ведром и, увидев, что в комнате еще работают, прошла дальше.

Когда за нею захлопнулась дверь соседней комнаты, Миколайчик опять заговорил. Но тон его был теперь совсем иным. Он говорил с мягким ударением на каждом слове, как говорят, когда хотят показать собеседнику всю значительность своих слов, но в то же время стараются не слишком резко подчеркивать стоящую за ними тайную мысль.

— Ольга, — произнес Миколайчик, — нам известно, что вы вернулись на работу по специальности…