Избранное - [181]

— Да-а-а? — недоверчиво протянула сиделка. («Старая лиса, — подумала она, — а еще притворялась, будто не помнит».)

Откуда было мисс Кресс знать, что чудеса случаются и в наше время.

Радуясь, дрожа от волнения, проливая слезы благодарности, старушка поднялась на ноги, прижимая к груди бриллиантовые звезды, колье из солитеров, диадему, серьги. Она разложила драгоценности рядышком на. выстланном бархатом подносе, на котором их всю жизнь переносили из сейфа в туалетную. Затем непослушными пальцами ухитрилась опять запереть сейф и положила ключи на место в ящик, а тем временем мисс Кресс не отрывала от нее глаз. «Сдается, старая карга вовсе не такая ветхая, как прикидывается», — мысленно заключила она, когда Лавиния пронесла мимо нее драгоценности в туалетную, где миссис Джаспер, предаваясь приятным воспоминаниям, все еще бормотала: «…итальянский посол, епископ, Торингтон Блай, мистер и миссис Митчел Магроу, мистер и миссис Эймсуорт…»

В те вечера, когда устраивались званые обеды, миссис Джаспер разрешалось спускаться вниз одной, так как для нее было бы унизительно выходить к гостям в сопровождении горничной или сиделки. Но мисс Кресс и Лавиния всегда наблюдали за ней, перегнувшись через перила, пока она спускалась по лестнице, чтобы удостовериться, что все сошло благополучно.

— Она по-прежнему очаровательна во всех своих драгоценностях, — вздохнула Лавиния, когда изукрашенный камнями парик и лиловый бархат исчезли за последним лестничным поворотом; подслеповатые глаза ее затуманились воспоминаниями. Мисс Кресс пожала плечами и, вернувшись к камину, снова взялась за вязанье, а Лавиния приступила к медленному ритуалу уборки комнаты своей госпожи; Снизу до них доносился громогласный монолог Джорджа: «…мистер и миссис Торингтон Блай, мистер и миссис Митчел Магроу… мистер Лэдью, мисс Лора Лэдью…»

IV

Энсон Уорли, всегда гордившийся своим уравновешенным характером, в тот вечер испытывал какое-то возбуждение. Однако некоторая взвинченность не испугала его (хотя эскулапы и твердят вечно о необходимости соблюдать спокойствие), — он знал, что она проистекает из сегодняшней необычайной ясности сознания. В сущности, он давно не чувствовал себя так хорошо: мозг его работал четко, и он воспринимал окружающее с такой обостренностью, что буквально слышал мысли, проносившиеся в голове его лакея, который по ту сторону двери с неохотой приготовлял ему для выхода фрак.

Упрямство лакея насмешило его. «Расскажу-ка я сегодня вечером про то, как Филмор считает, что я больше не гожусь для светской жизни», — подумал он. Ему всегда было приятно услышать в ответ опровергающий смех своих младших друзей, которым они встречали всякий намек на его так называемую дряхлость: «Это вы-то? Ну и вздор!» Он и сам тоже так думал.

Но, переодеваясь в спальне, он при виде Филмора опять вдруг вышел из себя.

— Нет, не эти запонки, будь они прокляты! Черные, ониксовые, сто раз вам говорить, что ли? Потеряны, я полагаю? Наверное, опять сдали в стирку вместе с рубашкой? Так ведь?

Он раздраженно засмеялся и, усевшись за туалетный столик, начал короткими сердитыми взмахами зачесывать назад волосы.

— А главное, — выкрикнул он внезапно, — нечего стоять и пялиться на меня с таким видом, будто вы только и ждете, когда вызывать гробовщика!

— Гро?.. Что вы, сэр! — с ужасом произнес Филмор.

— Проклятье, вы к тому же и оглохли? Кто сказал «гробовщика»? Я говорю «такси», не слышите, что ли?

— Вы хотите, чтобы я вызвал такси, сэр?

— Нет, не хочу, и я вам об этом уже сказал. Я пойду пешком.

Уорли поправил галстук, встал и дал надеть на себя фрак.

— Страшно холодно, сэр, разрешите, я все-таки вызову такси.

Уорли коротко рассмеялся.

— Признайтесь, на самом деле вы хотите, чтобы я позвонил и сказал, что не смогу приехать на обед. А вы мне сделаете яичницу, не так ли?

— Как было бы чудесно, сэр, если бы вы остались. И яйца дома есть.

— Пальто! — отрывисто бросил Уорли.

— Тогда позвольте я вызову такси, сэр, пожалуйста. Уорли сунул руки в рукава пальто, похлопал себя по груди, желая удостовериться, что часы (плоские, вечерние) и бумажник на месте, обернулся к столику, чтобы попрыскать лавандой носовой платок, после чего быстрым шагом, держась очень прямо, направился к выходу.

Потерпевший фиаско Филмор забежал вперед, нажал кнопку лифта и, пока лифт тарахтел вверх по глубокой шахте, повторил:

— Страшно холодный вечер, сэр, вы и так сегодня уже нагулялись.

Уорли смерил его презрительным взглядом.

— Смею думать, потому я и чувствую себя таким бодрым, — отчеканил он, входя в кабину.

Холод на улице был и в самом деле зверский. Когда он вышел из жарко натопленного помещения, ледяной воздух ударил его в грудь, так что пришлось помедлить на ступенях и перевести дух. «Филмор не тем занялся: ему бы стать сиделкой при паралитике, — подумал он. — С удовольствием возил бы меня в кресле…»

После первого неприятного ощущения пронизывающий колод показался ему бодрящим, и он зашагал быстрее, чуть-чуть приволакивая одну ногу. (Массажист обещал, что эта затрудненность скоро пройдет.) Да, решительно, такому молодцу, как он, впору иметь лакея помоложе, во всяком случае — пожизнерадостнее. Сегодня он чувствовал себя и впрямь молодцом. Заворачивая на 5-ю авеню, он подумал, что хорошо было бы встретить кого-нибудь из знакомых, кто потом сказал бы в клубе: «Уорли? Как же, встретил его на днях — бежал вприпрыжку по Пятой авеню, точно мальчишка, а было, кстати, четыре-пять ниже нуля»… Ему требовалось противоядие против мрачности Филмора. «Всегда окружайте себя молодыми людьми», — размышлял он дорогой. При этом мысли его обратились к Фриде Флайт, рядом с которой ему вскоре предстояло сидеть в теплой, весело освещенной столовой… У кого?.. Где?..