Избранное. Том второй - [11]

Нельзя было терять ни минуты. Димитр достал револьверы, проверил патроны, сунул в пояс нож, убедился, что кисет на месте, и велел матери отрезать два ломтя хлеба и собрать еще какой еды. Мать словно все поняла только теперь и бросилась в соседнюю комнату. Немного погодя братья, перебравшись через перелаз в соседний двор, вышли на улицу и зашагали к старой дубраве.

В это время староста, вернувшись в корчму Ставраки, склонился в низком поклоне перед важными начальниками, которые пили ракию. Мюлязим вопросительно поглядел на него:

— Ну?

— Здесь они, эфенди, — доложил староста и снова поклонился. — Собственными глазами видел, дома они. — Он смотрел на турка с робким, покорным выражением, и только проницательный человек заметил бы, как хитро бегают его глазки.

— Почему не привел? — резко спросил Хорн.

— Вы не приказывали, эфенди, — пожал плечами староста. — Велели только посмотреть, здесь ли они. Я и посмотрел.

— Иди скажи им, чтоб явились! — приказал Хорн.

— Иду. — Староста, приложив правую руку к сердцу, кланяясь, попятился к двери.

Догадливый и сообразительный, дядя Гого понял, что такие важные господа приехали вовсе не для того, чтобы познакомиться с сельскими ремесленниками. Он хорошо знал господские уловки, чуял, чего они ищут, и знал, как с ними обходиться. Он был уверен, что приезд высокого начальства не сулит ничего хорошего, но не мог догадаться, зачем им понадобились братья. Сейчас он пытался по-своему оценить нежданных посетителей, и почему-то ему особенно не нравился белобрысый господин со шрамом на щеке.

Как только староста вышел, Хорн велел мюлязиму взять десяток солдат и пойти арестовать сапожников. Мюлязим выбежал на улицу и немного погодя погнал по улице, как стадо, своих сонных и разболтанных солдат. Возле церкви ему встретился молодой священник Георгий.

— Папаз эфенди, — обратился он на ходу к священнику. — Ты знаешь, где живут двое сапожников, которые работают в Чирпане?

Священник растерялся, задрожал и утвердительно кивнул.

— Иди, покажешь нам дом! — приказал турок.

Перепуганный священник, подобрав полы рясы, пошел вперед.

Мюлязим расставил солдат вокруг дома. В это время дядя Гого, который успел заметить непрошеных гостей, вышел из дома сердитый, с криками и руганью. Увидев офицера, он притворился изумленным.

— Ушли, эфенди! — сказал он с таким искренним сожалением, что мюлязим не сразу понял, что произошло. — Ушли! — повторил дядя Гого, показывая головой на покосившийся домик.

— Как ушли? Куда ушли? Когда? — закричал турок. — Ты врешь, собака!

— Сам проверь, эфенди! — сказал, робко съежившись, староста и распахнул дверь.

Турок понял, что сглупил, ему стало ясно, что сапожники держались настороже и, как только почуяли опасность, удрали. Опять ему всыплют, опять будут ругать. И за что? За двух каких-то паршивых гяуров, которые у него под носом вредили империи. Мюлязим шагнул было за порог, но, сообразив, что сапожники, возможно, притаились в доме, решил не рисковать и повернулся к своим солдатам. Увидев баш-чауша[8], он щелкнул пальцами. Тот проворно подскочил и встал смирно, пожирая глазами начальника, готовый исполнить любой его приказ.

— Мехмед, — вкрадчиво и доверительно сказал мюлязим. — Обыщи весь дом до последнего уголка. Злодеи на ушли, они здесь и думают, что мы как дураки только спросим про них и уйдем. — Он дружески похлопал чауша по плечу. — Возьми двух солдат и глядите в оба.

Баш-чауш впервые видел начальника так дружески расположенным к нижнему чину. Он сказал, что все понял и, если гяуры в доме, он их не упустит.

— Ступай! — сказал мюлязим и, проверив пистолет, отошел за близкую ограду.

Через полчаса ему доложили, что в доме, кроме хозяев, никого нет. Тогда мюлязим, пройдя двор, вошел в домишко. Старики, ни живые ни мертвые, стояли у стены и ждали.

— Где ваши сыновья? — строго спросил мюлязим.

— Только что вышли, ага, — глухо ответил отец.

— Куда?

— Откуда мне знать?.. Они взрослые мужики… ходят, куда вздумается, — пояснил отец.

— Слушай, паршивый гяур! Не ври! По глазам вижу, что врешь! — И он взвизгнул писклявым голосом: — Где твои сыновья?

— Я сказал, ага…

— Врешь! Ты знаешь!

— Не знаю, ага.

Мюлязим уже был уверен, что двое злодеев действительно скрылись, а из этого следовало, что именно они сняли рельс, и его бесили простые ответы упорного старого болгарина, словно говорившие: «Ищи ветра в поле!»

Мюлязим сжал висевшую на руке плетку и, неожиданно размахнувшись, ударил старика по лицу. Старик только моргнул, но не дрогнул. Это еще больше ожесточило офицера. Он стал хлестать изо всей силы, бранясь и крякая. Когда он опустил плетку и снова замахнулся, Гатевица схватила его за руку. Офицер оттолкнул ее локтем, она отлетела и со стоном рухнула в угол. Офицер еще раз изо всей силы ударил старика по лицу. Старик, стиснув зубы, стоял прямо, опираясь на стену, и только жмурился при каждом ударе. Его твердость окончательно взбесила офицера. Он начал бить чаще, с остервенением, ожидая, что старик хотя бы поднимет руку, чтобы защититься. Ко он не поднял руки. Плетка, на мгновение присасываясь к коже, оставляла синие полосы на лице и облысевшей голове. Наконец мюлязим опустил руку и отер пот с бледного лба.