Избранное. Том первый - [105]

Когда этот человек спал? Севда оставляла его бодрствующим, с провалившимися черными щеками, погруженным в тревожное раздумье. И утром, хотя она поднималась очень рано, она ни разу не застала его в постели. Обыкновенно он сидел уже у холодной печки, завернувшись в толстый кожух, и курил.

— Почему ты не спишь, отец? — с участием спрашивала она.

— Ночь — год, невестушка, — отвечал он, — спал и выспался.

И днем Юрталан выходил из дома не часто. Он сидел у печки, слюнявил маленький карандашик и все время делал на коробке с сигаретами какие-то подсчеты. Только после Нового года он начал засиживаться в корчмах и кофейнях, а однажды вечером вернулся очень поздно. Впервые за все это время Севда увидела свекра веселым и довольным. Было заметно, что он выпил. Он благодушно посматривал на всех, словно ожидая, что с ним заговорят. Но свекровь молчала, склонившись над большим клубком, а Севда не осмеливалась начать разговор.

— Сделал одно дело, да не знаю, удачно ли, — сказал он наконец.

— Раз ты это сделал, значит, удачно, — заметила Севда и, выпустив веретено, поглядела на него с любопытством.

— О чем ты, Тошо? — подняла голову и старуха.

Он не взглянул на нее и не ответил.

— Не знаю, невестка, хороша ли затея, но я уж и задаток дал.

— Какой задаток? За что задаток, Тошо? — уставилась на мужа Юрталаниха.

— Завтра едем в город оформить сделку, — продолжал Юрталан, как будто в комнате никого не было, кроме Севды.

— Что оформить, папа? — спросила Севда.

— У Попчо поле купил в Сырненице, — ответил он, окинув ее гордым, победоносным взглядом.

— За сколько, Тошо? — встряла жена.

— За сколько бы ни купил, а купил! — сказал он, по-прежнему обращаясь только к снохе. — Ни дорого, ни дешево, а денег много отдал, так-то вот…

— По скольку за декар? — не отставала старуха.

— По семь тысяч двести левов… А просили по десять…

— Большое ведь поле-то.

— Тридцать декаров и четыре ара.

— Какую пропасть денег отвалить придется, — покачала головой Юрталаниха.

— Что поделаешь! — оглянулся на нее Юрталан. — Двести восемнадцать тысяч восемьсот восемьдесят левов. С расходами по передаче обойдется в двести двадцать пять, самое большее — в двести тридцать тысяч… Но и поле же! — воскликнул он, прихлопнув в ладоши.

— А близко ли от нашего Большого поля, папа?

— Еще как близко, невестка!.. Эта нива мне бельмом на глазу до сих пор была. Рядом с нашей нивой, через межу только… Прямо у нашего нижнего края. Самое лучшее поле во всей округе — жирное, богатое, с ума можно сойти! — загорелся Юрталан, и глаза его заблестели. — Большим называли мы наше поле, вот теперь-то уж оно и впрямь большим стало… Какая махина, ух!..

— Сколько же теперь декаров получится?

— Восемьдесят. — Юрталан широко раскинул руки. И больше ничего не сказал.

Но Севда поняла: теперь их участок земли самый большой и самый лучший.

12

Посреди Большого поля в Сырненице высился ветвистый вяз. Одинокий и приметный, издалека он виден был, и люда узнавали по нему не только участок Юрталана, но и все окрестные поля. Под его широкую тень летом сходились и жнецы и косцы, сюда, спасаясь от невыносимой жары, шли коровы.

Когда-то небольшую ниву с величественным вязом посредине получили в наследство два сына и две дочери старого Стойко Юрталанова. Сестры не взяли своей доли — они разделили между собой другой кусок земли. Иван и Тодор бросили жребий. Участок с вязом достался Ивану. На долю Тодора пришелся заросший бурьяном нижний край поля. В то же лето жена Ивана упала с воза, что-то повредила и долго пролежала в больнице. Иван потратился, залез в долги и в конце концов нашел цыган, которые согласились купить у него вяз. Сжалось сердце у Тодора, — такое дерево не скоро вырастишь.

— Братец, — попросил он Ивана, — коли тебе нужны деньги, возьми у меня, а вяз не трогай.

— Ладно, — согласился тот. — Только зачем тебе столько дров, торговать, что ли, думаешь?

— Нет, ты мне с землей уступи. Пусть вяз останется у межи, но на моем участке.

Иван дал согласие. Измерили землю, сторговались. Тодор выложил деньги и передвинул межу. Позже Иван сам предложил Тодору взамен на другую ниву остальную часть этого поля. Так Юрталан стал хозяином всего отцовского надела в Сырненице. Четырнадцать декаров наилучшей земли и недалеко от села — дело большое. Юрталан начал усердно, прямо с каким-то остервенением ее обрабатывать. Осенью он вывез туда весь навоз со двора да прикупил еще навоза из общинного хлева. Купил за бесценок, но над ним смеялось все село — никто не слыхал и не видал до тех пор, чтобы за навоз платили деньги. А поле уродило такую пшеницу, что о ней долго потом толковали. На следующий год, еще не оправившись после покупки поля с вязом, Юрталан узнал, что продается еще пять декаров, которые как раз закруглили бы верхний край его надела. Он весь так и загорелся, разволновался и, не постояв за ценой, купил. Опорожнил дочиста свой амбар, продал монисты жены — об этих монистах, особенно о трех тяжелых дукатах, она вздыхала и посейчас — и выплатил все до копейки. Вскоре мир перевернулся, началась война и другие бедствия; он побывал на всех фронтах, воевал, гнил в окопах, но вернулся живым и здоровым. Злые языки уверяли, что, когда его полк стоял на отдыхе в Беломорье, Юрталан проявил расторопность и добыл у изголодавшихся богатеев того края изрядную толику золотых. Так ли это было точно, никто не знал, но слух такой ходил, и молва делала из соломинки бревно, а из мухи слона. Он был хорошим и рачительным хозяином, но как все же ему удалось скопить столько денег? Еще в мировую войну его жена сажала много табаку. После войны Юрталан занялся только новыми, доходными культурами. Четыре года подряд он выручал за табак по пятьдесят — шестьдесят тысяч левов. Когда в их крае запретили посадку табака — был он плохих сортов, — он первым начал сеять тмин, сорго, фисташки и американский виноград. Какой-то год он всю свою ниву в Сырненице засеял одним тмином.