Избранное - [70]

— Я слышал, все слышал…

— У меня еще не пересохло, — нехотя отвечал Корка.

Но старик уже чокнулся с ним — пришлось отхлебнуть и Корке.

Вошла молодежь, женщины. Новые приветствия.

Коркова еще в кухне стала нахваливать их рушники, тканое покрывало на кровати; женщины начали открывать сундуки, шкафы, шифоньеры и показывать, что у них еще есть. Читать было уже невозможно. Женщины тем временем стали собираться в костел, надевая наполовину городскую, наполовину деревенскую одежду.

Корка тоже принялся восхищаться вышивками и тканями. Что ему оставалось делать?

Мальчики повертели в руках некоторые книжки, полистали их, читая по слогам шепотом и вслух. Наконец-то! Корка ухватился за это и хотел продолжать, собственно, начать заново. И он стал читать.

— Ну, ну, послушайте. Я-то уже слыхал, — старик встал и пошел из комнаты.

Женщины, дети начали шутить, пересмеиваться; девки начали песенку:

Посижу я в девках

несколько годочков —

неохота лезть в хомут,

да и замуж не берут.

Крик, смех. Кто-то поглядел на часы — пора было снова идти к вечерней службе.

Звали и Корку; вообще-то он в костел не ходит — думает, что обыкновенный священник его уже ничему научить не может. Он сам размышляет о жизни и смерти — читая Библию, набираясь чужого ума в других книжках. Но сейчас он пошел, надеясь, что, вернувшись, они снова будут читать.

Пришли из костела, но тут надо было кормить скотину, доить коров; возле Корки на минутку устанавливался или присаживался то один, то другой; хозяин ушел за чем-то приглядывать. В комнату вошла женщина, несколько детей… На дворе скотина и птица подняли шум и драку, выхватывая друг у друга корм… Крик, писк, рев, хрюканье, а в комнате — детский плач, пеленки…

День пошел у Корки насмарку, домой он вернулся не в духе, с больной головой — из-за этого вина.

Коркова больше преуспела. Она попросила у соседок крестьянский наряд к празднику, который будет вскоре в Мартине, и даже примерила его. Самому Дробному она так понравилась, что он даже похлопал ее, но тут же вежливо извинился.

«А все-таки мои слова что-то заронили в их душу. Это со временем даст свои плоды», — и Корка припоминал, чем он заинтересовал соседей.

Точно так же, как и этот день, прошло у Корки за полгода еще немало праздников. Он опасается даже, как бы не пошла молва, будто зачастил он к соседям и один, и с женой, чтобы поесть, попить, подарки получить.

Соседи — люди хлебосольные, щедрые. Пошлет Коркова к ним чего-нибудь купить — а они дают даром, или за полцены, или вдвое больше, чем нужно, — и Корковы перестали у них покупать.

Корку и жену его они любят, считают их «необыкновенно» дружелюбными, добрыми и милыми людьми. Говорят, они собирались даже позвать их в кумовья, только не осмеливаются, да и раздумывают, к кому — к старшей невестке или к дочери, или уж подождать, когда младшая замуж выйдет, — они ее больше любят… Вот намедни в ее одежке Коркова куда-то на бал ходила…

И чем больше Корковы сторонятся от угощения и подарков, тем чаще соседи зовут их к себе, присылают гостинцы, гордясь тем, что он «все-таки пан, вроде как директор в кассе, и она тоже такая красивая пани, а вот не к господам ходят, а к простым соседям», а больше всего к ним.

— Милые они люди.

Особенно им приятно, что Корка не стыдится за свой крестьянский род и за то, что его бабушка жила в прислугах, — об этом-то уж и не обязательно было говорить…

Как он, Корка, щедр на доброе слово, так и они — на доброе вино и сытную еду для него. Иной раз приходит домой — даже нехорошо от выпитого. Уж он им и клялся, что не пьет, и зарекался, но они доказывали, что господь бог на то и сотворил вино, чтобы люди его «в свою меру употребляли»… Что, дескать, сам Христос в земле галилейской, и прочее в том же духе…

На масленицу выпало три дня — наполовину праздничные. Корка ждал их с нетерпением.

Мальчики Дробных бегали в гости к родне, или родня приходила к ним, женщины тоже; везде пекли из теста «шишки», угощались. Угощали и Коркову; разговоры велись о том, у кого куры уже несутся, когда начнут и гуси, когда ткать, о том о сем.

Но супруги богаты на терпение, им дорого дело и цель, ради которых и ходят они к соседям.

Зато соседи богаче хозяйством. Корка может и подождать с чтением, с беседами и ничего от этого не потеряет, а скотина на дворе, хлеба, корма в поле ждать не будут — все прахом пойдет, если не позаботиться вовремя.

Вот идут трое-четверо приятелей хозяйского парня. Ого, это будет памятный день! И Корка бежит к соседям. Он хватает книжки, торопится, читает подходящие для молодежи, прекрасные, благородные, зовущие к подвигу стихи о Яношике, рассказы… Те немножко послушали, а потом один за другим улизнули, чтобы в соседней комнате, в саду, на завалинке или еще где любезничать с девушками. Все хотят любви, а не геройства! Любви, но такой, о которой вслух не говорят…

А молодые женщины? Они связаны детьми, не уйдут, как эта молодежь. Скорее к ним!

Умаявшись за неделю, словно, простите за сравнение, скотина, отдыхающая теперь в стойле, в воскресенье они приводят все в порядок: одни идут к обедне, другие стряпают, прибирают в доме. Едва успеют после обеда в голове поискать, подремать, принарядить себя и детей и идут к родным, в город, в костел или на кладбище… А от детей — крик, плач. Словом, и с женщинами невозможна иная, душевная работа.