Избранное - [4]

.

Образование Чехословацкой республики в 1918 году Тайовский встречает с огромным воодушевлением. В ноябре 1919 года писатель возвращается на родину и вновь активно включается в культурную и общественную жизнь страны. Казалось, сбываются его надежды и мечты о справедливом и самостоятельном государстве. Но постепенно приходит прозрение. Писатель видит, что многое остается неизменным, что буржуазное правительство равнодушно проходит мимо нерешенных социальных и национальных проблем.

Взор писателя обращается к героическому прошлому словаков. Исторический материал дает возможность выразить свои думы о новых задачах национального развития. Тайовский воспевает мужество героев словацкого возрождения (участников штуровского движения 1848–1849 годов), отдавших свою жизнь на благо родины (пьеса «Смерть Дюрко Лангсфельда», 1932).

Трудно указать область духовной жизни словацкого народа, в которую Тайовским не был бы сделан серьезный вклад. Поэт, прозаик, драматург, переводчик, редактор, общественный деятель — Тайовский всегда был человеком, к которому душой тянулись люди. Где бы ни жили он и его жена — Гана Грегорова, с молодости разделившая с ним его общественные и литературные интересы (долгие годы она была председателем Общества культурных и экономических связей с СССР), — их дом всегда становился средоточием культурной и духовной жизни.

Их участие в жизни простого словацкого народа всегда было действенным. Тайовский в одном из писем брату просит его собрать образцы угля и руды, которые, как он помнит с детства, находил во время прогулок в родных краях. Они нужны ему как доказательство необходимости организовать разработку полезных ископаемых в этом районе, а это был вопрос занятости рабочей силы, кусок хлеба для простого словака.

В доме Тайовских в Братиславе велись горячие споры по вопросам литературы, искусства, политики. Сюда приходили и чешские писатели. Здесь, по свидетельству очевидцев, бывали известная чешская писательница Мария Майерова, один из зачинателей чешской социалистической литературы Владислав Ванчура (расстрелянный в 1942 году фашистами), выдающийся чешский критик Франтишек Шальда. Приезжали сюда и гости из более далеких краев. В гостях у Тайовских побывал Алексей Толстой.

Остался по-прежнему его другом Янко Есенский. У Тайовских долго жил, скрываясь от полиции, писатель-коммунист Франё Краль. Тайовский дружил с первыми представителями социалистического реализма в словацкой литературе — Петером Илемницким и Лацо Новомеским.

Гневом и возмущением встретил писатель кровавые события в Кошутах, где в 1932 году была расстреляна демонстрация бастующих рабочих, и подписал письмо, осуждающее правительство за подобные действия. Консервативная часть руководства «Умелецкой беседы» — традиционной организации деятелей словацкой культуры — исключила из ее рядов нескольких членов за участие в этой акции. Тайовский в знак протеста вышел из ее рядов сам. В письме руководству «Умелецкой беседы» он писал:

«Сообщаю вам, что выхожу из числа членов вашего общества. У меня на плечах своя голова, и я не нуждаюсь в менторах по вопросам моего отношения к коммунизму, от которого нас, писателей и членов литературной секции «Умелецкой беседы», пытается оградить ее руководство. У словацких писателей есть не только право, но и прямая обязанность интересоваться славянами, а значит и Россией, открытыми глазами смотреть на социальные бои у нас на родине и черпать из них материал для своего творчества»[2].

1939 год — год создания марионеточного Словацкого государства под эгидой Гитлера — трагическая страница в жизни Словакии. Тайовский, Есенский, Надаши-Еге были теми, кто занял непримиримую позицию по отношению к фашистскому режиму. Тайовскому не удалось дожить до светлых дней освобождения родины. Смерть Тайовского (20 мая 1940 г.) пришла неожиданно и была горем не только для его близких и друзей, но для всего словацкого народа. Его похоронили в родном Тайове.

Жизнь Тайовского — человека и писателя — гражданский подвиг, навечно оставшийся в памяти народной. Его творчество стало крупнейшим новаторским вкладом в историю словацкой литературы, подняло на новый уровень служение словацкой литературы интересам народа.

О. Белозерова

До последнего часа

— Когда я брал в жены вашу бабушку, мне аккурат сравнялось восемнадцать лет и шесть месяцев…

Такими словами сотни, а может, и тысячи раз покойный дед — пошли ему господь царство небесное! — начинал рассказы о своей жизни.

А я, пока был мал, принимался с ним спорить, дескать, как же так — ведь тогда, глядишь, и мне через пять-шесть лет придется жениться.

— Погоди, и женю тебя метлой иль кочергой, — подавала голос от печки бабушка, — обихожу тебя метлой, коль не принесешь мне, наконец, воды! (Или — постного масла, соли — словом, то, чего у нее не оказалось под рукой.)

Я, понятно, отправлялся, за чем посылали, а насчет моей женитьбы мы, дескать, договорим, как вернусь, но к тому времени разговор шел уже совсем об ином.

Само собой, надо было выяснить, и дедушка обстоятельно объяснил мне, отчего прежде женились и выходили замуж раньше, чем это дозволено теперь. В основном потому, что наша деревня поставляла только полрекрута; и почти всегда находился сыночек, которого «собственные родители слушаться не хотели», вот он назло им и шел в солдаты. Ну, а в крайнем случае наша деревня заодно с соседней нанимала какого-нибудь батрака, и он шел служить за нас.