Избранное - [68]
— Дорогие товарищи женщины! — начала Антонина. — От нашей подруги, такой же матери и хозяйки, как и мы с вами, Нины Пермяковой, поступило заявление. Вы знаете, товарищи женщины, какая обстановка сложилась в семье Пермяковых. Давайте обсуждать. От себя скажу… — Антонина повернулась к Маше, с материнской доверительностью положила руку на ее плечо: — Нехорошо, Мария, делаешь. В твои годы на молодых парней надо заглядываться. И кроме того, некрасиво девушке первой к мужчине лезть, тем более к женатому. Ты должна, просто-таки обязана понять это и не мешать семейной жизни! Прошу, товарищи женщины, высказываться.
— Пусть сперва сама скажет: правда ли, нет в заявлении?
— Правда.
— Встань, Маша, встань, — прервала Антонина. — Все ж мы постарше тебя.
— Правда, — повторила Маша. — Я люблю Трофима Макарыча.
— Ты бы, девка, про любовь-то молчала. Стыдно в такой-то сознаваться!
— Кого тут разговаривать! Смешно даже!
Маша села, стала греть замерзшие ладони, прикладывая их к щекам. Она невидяще смотрела на женщин и лихорадочно уговаривала себя: «Молчи, главное, молчи. Не слушай их — разревешься, раскричишься, убежишь. Держись, держись!»
— Ох, девка. Не ведаешь, чего хочешь. На алиментную зарплату поживешь — никакой любви не захочешь!
— Выслать ее — и всех делов, у молодых блажь хуже заразы. Втемяшится — ни себе, ни другим покою.
— Мало ей Нинка поддала. Ничо не понимат!
Нина покраснела, опустила голову, но смутило ее не напоминание о драке, а впервые пришедшая ясность, что перед ней действительно девчонка, глупая, искренняя, беззащитная и, в сущности, безопасная, никакая не соперница — с ней бы поговорить толком, поплакать вместе, пожалеть ее, а не натравливать баб. Трофима же простила, легче на сердце стало, могла бы и ее простить, не мучить больше. Как корь, прошла бы эта любовь, и делу конец. Напрасная затея с этим женсоветом, ох напрасная. «Чего я испугалась? — подумала Нина. — С самого начала надо было пожалеть ее».
Маша сказала:
— Никуда я не поеду. Никуда вы меня не вышлете. Не боюсь я вас.
— Она же бешеная! Время, девки, теряем!
— Надо сразу было в промхоз, и директору. Пусть увольняет, да через милицию вышлем!
— Да-а, девки. Сладко молодой-то быть. Все нипочем. Ни дома, ни ребятенок, ни коровенок. Конечно, можно любить. Эх, где мои семнадцать лет!
Антонина вдовьим, слабым к чужому горю и счастью сердцем тоже пожалела Машу: «Нинку зря вчера не отговорила. Вон былиночка какая… А мы тут в десять глоток на нее навалились».
— Уезжай ты отсюда, девушка, — сказала Антонина. — Зачем тебе беду искать? Когда надо, сама найдет.
— Нет! — Маша так резко, непримиримо потрясла головой, что на миг заболели глаза от мелкой черной ряби.
«На что она надеется?» — Нина незаметно и в общем-то легко отказалась от недавнего своего настроения. Она встала и со старательным спокойствием сказала:
— Между прочим, женсовет собрать не я придумала. Трофим просил помочь ему, он боится тебя и не знает, как отделаться. Я тоже не знаю — вот, может, женщины подскажут.
— Не может быть! Он просил?! Не может быть! — Маша посмотрела на Нину, на других женщин: одинаково бледные, строгие лица — ни одно не смягчилось сочувствием. «Если он так сказал, значит, никакой любви нет. Нет, нет, не может быть!»
— Спроси у него, если не веришь.
25
Маша бежала до конторы, не останавливаясь, не передыхая, ворвалась в комнату охотоведов, — ну и что, что люди, пусть! — бросилась к Трофиму:
— Это правда? Скажите! Это правда, вы меня боитесь?!
«Опять Нинка вмешивается. Ведь сам бы сказал! И при людях — этого не хватало! Хоть провались!» Но, взглянув в ее огромные лилово-черные глаза, встал и, мучительно возненавидев внимательную, напряженно-любопытную тишину комнаты, заговорил:
— Маша, подожди, — он взял ее под руку, вывел в коридор и там, не выпуская руки, увлек к дальнему маленькому оконцу, за теплый черный бок голландки.
— Я утром тебя искал. Хотел сказать, что не могу, что все. Никуда я не уеду, и больше не надо видеться.
— Вы… боитесь?
— Я, Маша, из-за тебя, может, от всей прежней жизни откажусь. Может, вовсе ее не так жил. Разве не страшно об этом думать? А остальную половину как жить? Думаешь, себя ломать, переиначивать не трудно? Не боязно? А ты быстро поправишься, тебе все сначала легче начинать. Ну, и спасибо тебе. Нашла вот меня такого…
— Вы совсем, совсем не любите меня?
— Не надо, Маша. Хватит. Все уже.
— Эх вы! Эх вы!.. — Она вырвала руку, побежала по коридору.
26
Вскоре она уезжала. Нина узнала от аэропортовской кассирши, на какое число взят билет, и во власти победно-снисходительного торжества, желая утвердить его в глазах всего поселка, предложила Трофиму:
— Пойдем проводим Машу. Чтоб люди видели — зла не держим.
Трофим, слабо порозовев, согласился. Он на минуту ушел в другую комнату, расстегнул рубаху, запустил под нее холодную руку — потер, утишил сердце, в котором вдруг сгустилась и погорячела боль. «Все, теперь — все. Знал, что уедет, ничего мне не надо, но, черт, теперь только понял: все. Коротенькое какое слово, а как корябает больно. Конечно, надо проводить, посмотреть хоть вдогонку».
Они встали под сосенками, напротив самолета, — пять шагов до железной лесенки. Объявили посадку: реденько, неторопливо потянулись пассажиры. Тетка с грудным ребенком на руке, огромный узел — в другой; приезжие охотники со своими собаками, с громоздкой, тяжелой кладью; наконец Маша, отдельно от всех, одиноко, не оглядываясь на бревенчатую избу вокзала, — видимо, никто ее не провожал.
Герои этой книги часто уезжают из дома; одни недалеко, как в повести «Мальчики из Майска», другие за тридевять земель (повесть «Странники у костра»), чтобы оглянуться на свои дни — так ли живут? — чтобы убедиться, что и в дальних краях русские люди деятельны, трудятся азартно, живут с верой в завтрашний день. А Иван Митюшкин из киноповести «Дмитровская суббота» вообще исколесил всю страну, прежде чем нашел свою судьбу, свою горькую и прекрасную любовь. И сам автор отправляется в поля своего детства и отрочества (рассказ «Очертания родных холмов»), стремясь понять ностальгическую горечь и неизбежность перемен на его родине, ощутить связь времен, связь сердец на родной земле и горячую надежду, что дети наши тоже вырастут тружениками и патриотами.
Рассказы, созданные писателем в разные годы и составившие настоящий сборник, — о женщинах. Эта книга — о воспитании чувств, о добром, мужественном, любящем сердце женщины-подруги, женщины-матери, о взаимоотношении русского человека с родной землей, с соотечественниками, о многозначных и трудных годах, переживаемых в конце XX века.
Дед Пыхто — сказка не только для маленьких, но и для взрослых. История первого в мире добровольного зоопарка, козни коварного деда Пыхто, наказывающего ребят щекоткой, взаимоотношения маленьких и больших, мам, пап и их детей — вот о чем эта первая детская книжка Вячеслава Шугаева.
Книга о Вацлаве Гавеле принадлежит перу Михаэла Жантовского, несколько лет работавшего пресс-секретарем президента Чехии. Однако это не просто воспоминания о знаменитом человеке – Жантовский пишет о жизни Гавела, о его философских взглядах, литературном творчестве и душевных метаниях, о том, как он боролся и как одерживал победы или поражения. Автору удалось создать впечатляющий психологический портрет человека, во многом определявшего судьбу не только Чешской Республики, но и Европы на протяжении многих лет. Книга «Гавел» переведена на множество языков, теперь с ней может познакомиться и российский читатель. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Имя князя Дмитрия Ивановича Шаховского (1861–1939) было широко известно в общественных кругах России рубежа XIX–XX веков. Потомок Рюриковичей, сын боевого гвардейского генерала, внук декабриста, он являлся видным деятелем земского самоуправления, одним из создателей и лидером кадетской партии, депутатом и секретарем Первой Государственной думы, министром Временного правительства, а в годы гражданской войны — активным участником борьбы с большевиками. Д. И. Шаховской — духовный вдохновитель Братства «Приютино», в которое входили замечательные представители русской либеральной интеллигенции — В. И. Вернадский, Ф.
Паша Ангелина — первая в стране женщина, овладевшая искусством вождения трактора. Образ человека нового коммунистического облика тепло и точно нарисован в книге Аркадия Славутского. Написанная простым, ясным языком, без вычурности, она воссоздает подлинную правду о горестях, бедах, подвигах, исканиях, думах и радостях Паши Ангелиной.
Впервые в серии «Жизнь замечательных людей» выходит жизнеописание одного из величайших святых Русской православной церкви — преподобного Серафима Саровского. Его народное почитание еще при жизни достигло неимоверных высот, почитание подвижника в современном мире поразительно — иконы старца не редкость в католических и протестантских храмах по всему миру. Об авторе книги можно по праву сказать: «Он продлил земную жизнь святого Серафима». Именно его исследования поставили точку в давнем споре историков — в каком году родился Прохор Мошнин, в монашестве Серафим.
Книга к. т. н. Евгения Миронова «Чернобыль: необъявленная война» — документально-художественное исследование трагических событий 20-летней давности. В этой книге автор рассматривает все основные этапы, связанные с чернобыльской катастрофой: причины аварии, события первых двадцати дней с момента взрыва, строительство «саркофага», над разрушенным четвертым блоком, судьбу Припяти, проблемы дезактивации и захоронения радиоактивных отходов, роль армии на Чернобыльской войне и ликвидаторов, работавших в тридцатикилометровой зоне. Автор, активный участник описываемых событий, рассуждает о приоритетах, выбранных в качестве основных при проведении работ по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.