Избранное - [31]

Жуже и раньше нравился Шандор Ульвецкий, не просто нравился, а был для нее воплощением мужественности. Но с этой пощечины началась любовь; пощечина ошеломила ее, превратив на время в его рабу. Когда через полчаса она подняла на него полные слез глаза, это были не слезы страдания. Потом она поняла, что влюбилась в Ульвецкого, и любовь не казалась ей безответной; едва ли она сознавала, что он хозяин, а она всего лишь служанка. Впрочем, и он не сознавал этого. Для него главным было любой ценой добиться успеха, не важно, кого обставив при этом: поденщика или ровню себе; водить за нос Кароя Моноки, сидеть с ним под грушевым деревом и закусывать жареным салом с луком доставляло ему такое же удовольствие, как самому вести в Солнок машину, принадлежащую партии, когда болел шофер. А Жужа не теряла надежды.

Полгода, наверное, длилась их связь, но виделись они редко, от случая к случаю. Ульвецкий никогда не звал Жужу к себе, никогда не назначал ей свиданий, но, вдруг вспомнив о девушке, начинал преследовать ее, ехал к ней на велосипеде хоть в Сент-Янош; какой бы работой она ни была занята, с самодовольным смехом неотразимого самца тащил ее все равно куда, хоть в кукурузу. Сначала Жужа считала такие свидания доказательством его любви и была счастлива, горда тем, что возлюбленный ради нее едет в такую даль, но потом стала отчаиваться, ведь Ульвецкий и не заикался о свадьбе, порой исчезал, месяцами не показывался. Как-то после полугодовой разлуки она встретила его случайно. Ульвецкий, улыбнувшись, поздоровался, но не смог сразу припомнить, откуда знает эту девушку.

Позднее Жужа вместе с отцом приняла участие в создании уйхейского сельскохозяйственного кооператива, который был в восьми — десяти километрах от хутора Шандора Ульвецкого. Теперь они не виделись, пути их не пересекались. Кооператив принес с собой все новое: новую квартиру, новые проблемы, новых людей. Первые трудные месяцы она редко вспоминала о своем возлюбленном, позже если и вспоминала, то с горечью говорила себе: он подлый кулак. Это недавно усвоенное слово «кулак» за короткое время приобрело для нее живое содержание. Первые трудности зимних месяцев — не хватало хлеба — с трудом преодолевались из-за того, что кооператив со своими двумястами хольдов оказался окружен большими кулацкими усадьбами. Угрозы, таящиеся в ожесточенной ненависти кулаков, в их злорадном презрении или ледяном равнодушии, наглядно поясняли понятие классовой борьбы, усвоенное в зимнем политкружке.

Карой Моноки понял, что такое политика, лишь когда стали создавать сельскохозяйственный кооператив. И не он один, и другие крестьяне тоже, — окружающая жизнь стала для них политикой. Винце Балла натравил свою собаку на членов кооператива, это было политикой. Иштван К. Сюч не разрешал проезжать через его поле, и это было политикой. Племенных свиней три дня продержали на станции в вагоне, пока три из них не подохли, и это было, конечно, политикой, — то новое, во что окунулась Жужа, было полно политики. Даже любовь к ней Яноша Гала оказалась неотделима от политики; когда им хотелось поговорить о чем-нибудь хорошем, приятном, они говорили о том, что будет через год или два: Янош мечтал получить образование, Жужа — научиться водить трактор, построить кооперативную ферму, к свадьбе обзавестись новым домом, получить кредит, — все, все, во что они втянулись в течение нескольких месяцев, было политикой, хотя недавно они совершенно иными глазами смотрели на жизнь.

Весной Жужа вышла замуж за Яноша Гала. Она и сама не знала, любит ли его, — если это и была любовь, то совсем иная, чем то чувство, которое привязывало ее к Шандору Ульвецкому. Ульвецкий был покоривший ее мужчина, а Янош — товарищ по работе, лучший друг; на первых порах они говорили между собой об интенсивном откармливании или молочной ферме, а иногда критиковали друг друга на собраниях. Нет, у двух этих мужчин не было ничего общего; с Шандором за все время она едва ли перекинулась несколькими пошлыми фразами, а все мысли Яноша знала, как свои собственные, и хотя сильно по нему не скучала, ей очень недоставало его в разлуке. Поздней, вспоминая прошлое, она поняла, что в начале их совместной жизни, вероятно, не любила мужа, а лишь терпела, но после рождения ребенка переменилась, стала ему настоящей подругой, тосковала, когда он надолго уезжал.

Через несколько месяцев после родов она снова повстречалась с Шандором Ульвецким.

Ульвецкий купался в успехе около полутора лет, пока партия мелких землевладельцев не распалась окончательно.

Люди, конечно, остались прежними, но притихли, замкнулись; если в сорок шестом году способность Ульвецкого пить вино литрами приводила их в изумление, то теперь они лишь вздыхали при виде этого: «Пей, пока деньги есть, да только долго ли еще будут водиться у тебя деньжата…» При случае они собирались впятером, вдесятером у кого-нибудь на хуторе, но что это было? Не более чем попойка. Не было уже ни власти, ни мероприятий, ни споров, бессмысленно стало ораторствовать, сражать аргументами противника, не было прав выделять ассигнования или улаживать вопрос о них в министерстве, — оставалось лишь уповать на то, чтобы не стало еще хуже, да поносить коммунистов.