Избранное - [20]

— А вы рисуете? Рисуете сейчас что-нибудь? — спросила она.

Янош вдруг почувствовал себя счастливым.

— Я и вас как-нибудь нарисую, — от волнения он даже перешел на «вы». — Я и тебя как-нибудь нарисую, — поправился он. — Когда стану настоящим художником. Жаль, что ты к этому времени уже вырастешь.

— А взрослую меня разве нельзя нарисовать?

— Нет, ты мне такая нравишься. Маленькая.

Они прошли еще немного рядом, но больше уже не разговаривали, а потом Рожи ушла к трем своим подружкам, и те утащили ее за собой. Яношу стало удивительно радостно на душе, он побежал вприпрыжку в общежитие, влетел в комнату, бросился на кровать и, растянув рот в улыбке, уставился в потолок.

С того дня он постоянно думал о Рожи. А однажды набрался храбрости и после обеда пошел к Чордашам. Девушка сидела на берегу ручья и читала. И время от времени поглядывала на корову, которая неподалеку щипала траву. Девушка сидела спиной к Яношу, не видела его, по крайней мере, не смотрела в ту сторону, откуда он пришел. Юноша сорвал цветок и, тихонько подкравшись сзади, пощекотал им шею девушки. Рожи махнула рукой, будто отгоняя жука, потом увидела Яноша, вспыхнула и улыбнулась. Вскочив на ноги, расправила передник и смущенно подняла на юношу глаза.

Янош тоже молчал в замешательстве, потом наконец сказал:

— Здравствуй. Что читаешь?

— Учу, — не сразу ответила Рожи.

Янош опустился на тот же камень, где только что сидела девушка, и взглянул на нее снизу вверх.

— Если хочешь, могу помочь, — с чувством некоторого превосходства предложил он.

Рожи села рядом. Они помолчали немного, потом взглянули друг на друга и рассмеялись.

— Я пришел, чтобы нарисовать тебя, — сказал Янош.

— А на чем рисовать будешь? Бумагу-то ты не принес…

— Сначала так, в голове.

Рожи медленно закрыла книгу, потом снова ее открыла.

— Я тоже очень люблю все, что красиво, — сказала она.

— Ты думаешь, художники это любят?

— Да, люди искусства.

Девушка сказала это серьезно, со всей серьезностью своих пятнадцати лет. Они еще поговорили немного о всяких пустяках. Что красивее — весеннее поле или летнее, виноградник или клеверище, лошадь или перистые облака? И смеялись: разве можно эти вещи сравнивать? С хутора закричали:

— Рожи, Рожи…

Девушка вскочила и снова покраснела.

— Меня зовут, — огорченно сказала она, но глаза ее сияли.

— Я завтра снова приду, хорошо? Поболтаем… и бумагу принесу.

— Хорошо, — смутившись, ответила девушка и побежала к дому.

Янош окликнул ее:

— Рожи!

Она обернулась.

— Ты самая красивая, — сказал Янош, но тихо, только самому себе. Рожи не могла услышать его. Она снова побежала, и, когда уже была у ворот дома, Янош опять крикнул, приложив ладони ко рту:

— Ты самая красивая!..

И сразу же испугался — вдруг кто-нибудь услышит его. По дороге и в самом деле шла какая-то старуха, Янош резко повернулся и кинулся бежать. На бегу сорвал ветку акации, что росла у обочины, и принялся махать ею, будто это крыло, будто оно могло помочь ему бежать быстрее.

Ну а если человеку кажется, что он вот-вот полетит, тогда все в мире прекрасно.

1959

Перевод Л. Васильевой.

За все надо платить

Янош Тот наконец решился поговорить с агрономом — вот прямо сейчас возьмет, да и подойдет к нему. Но тут из-за угла дома во двор въехали две большие подводы, агроном сразу направился к ним, стал о чем-то спрашивать у возниц. Янош Тот ждал и ждал, и, пока он ждал, решимость его пропала. Нужно было раньше подойти, думал он, сейчас все было бы уже позади.

Наконец агроном освободился, и Янош Тот направился к нему.

— У меня к вам просьба, товарищ Каршаи.

— Давай выкладывай.

Агроном, молодой человек, черноволосый, с густыми бровями, длинноногий и большерукий, мог и накричать иногда, но в общем-то был хорошим, добрым парнем. Поэтому именно его и выбрал Янош Тот, в нем он был уверен больше, чем в других.

— Я хотел бы попросить до завтра, до утра, самое позднее до двенадцати часов… лошадь.

— Лошадь? — удивился агроном и внимательно поглядел на Яноша. — Зачем она тебе?

— Понимаете, мне съездить надо. Я бы мог и на велосипеде, но сейчас такая грязь, мне просто не доехать на велосипеде.

Агроном почесал в затылке.

— Выходит, я должен дать тебе госхозную лошадь? Тебе, поди, и седло понадобится?

— Да, и оно тоже…

— Куда ехать-то?

— В Кишмагош. Чуть дальше него.

— Так это ж километров двенадцать.

— Пятнадцать.

Янош помолчал немного, а потом у него вдруг вырвалось:

— Там танцы будут в Доме культуры.

Агроном даже выругался от неожиданности.

— Ну и дела, ты бы хоть не говорил этого. И я должен давать тебе лошадь, потому что тебе танцевать приспичило? Из-за каких-то танцулек лошадь тридцать километров по грязи гонять? А чем ты будешь кормить ее вечером? И утром?

— Это уж моя забота. — В голосе Яноша слышалось нетерпение. — Я с собой торбу возьму.

Агроном задумался. Вытащил сигарету, закурил.

— Надо было тебе говорить, что на танцы собрался? Сказал бы, что в больницу кого-нибудь повезешь…

— Мне не в больницу надо, — Янош Тот запнулся, глотнул воздух, — потому и сказал…

— Девушка там, в Кишмагоше?

— Да.

— И ждет тебя, конечно?

— Не знаю… я сказал ей, что приеду в субботу.

— Понятно.

Агроном посмотрел куда-то вдаль. Странная просьба. Разумеется, он мог дать парню лошадь, в воскресенье никто отчета за нее не потребует, и все-таки не положено это, особенно если учесть, для чего он ее берет. Правда, по такой грязище на велосипеде не доедешь, пешком тоже не дойдешь… может, дать ему лошадь, а то откажешь сейчас, — и он всю неделю, а то и больше будет сам не свой ходить.