Избранное - [19]

Какое-то время шли, не зная о чем говорить, наконец Янош спросил, просто так, чтобы не молчать:

— Ты кем будешь, когда вырастешь?

Девочка вдруг наклонила голову, не сразу ответила. Наконец сказала:

— Я пока не раскрываю своих планов.

— Почему?

— Подумаете, что я чересчур честолюбивая.

— Ты в школу ходишь?

— Хожу. Я в восьмом классе. Мне ведь уже пятнадцать лет. Когда мы еще не были в госхозе, я один год не училась.

Потом подняла на Яноша глаза.

— Так и быть, скажу вам. Я в гимназии буду учиться!

Больше они не разговаривали, потому что с ними поравнялась бричка директора.

Тот, увидев Яноша, остановился, усадил парня рядом с собой. Янош только кивнуть успел девушке на прощанье.

— Пообедал? — спросил Бартош или Барток, — Янош плохо запоминал имена, — а потом вопросы посыпались один за другим: — А ты что кончал? Гимназию? И что делал после окончания?

— Рисовал, — ответил Янош.

Он вдруг почувствовал доверие к директору, который так просто и напрямик спрашивал его обо всем, и рассказал ему, что в художественное училище его не приняли, в следующем году снова будет поступать… а вдруг, кто знает… В бюро по трудоустройству ему предложили работать расчетчиком, а из районного центра сюда направили.

— Ах, вот как, — директор повел плечом, — значит, ты временно у нас? Но раз художником решил стать, раз у тебя к этому способности есть, от своих планов не отступайся.

И Янош начал работать в госхозе. Ему дали койку в мужском общежитии, там, кроме него, еще трое парней жили. И потекли дни, похожие один на другой.

На третий или четвертый день, когда Янош уже начал понемногу осваиваться, его позвал к себе директор и сказал, что для авторемонтной мастерской нужен хороший красочный плакат. Пусть он нарисует отстающих механизаторов, поломанные, брошенные детали и передовых механизаторов, сверкающие чистотой машины.

— Словом, ты понимаешь, о чем я говорю.

Янош пожал плечами, хотел уже отказаться, а потом вдруг загорелся и за два дня нарисовал плакат. Кто бы ни приходил взглянуть на плакат, все его хвалили. Яноша успех так окрылил, что он решил своим типажам придать черты портретного сходства. Отстающего он сделал похожим на одного неопрятного старика, который работал в авторемонтной мастерской, а симпатичного вихрастого паренька, который к тому же жил с ним в одной комнате, изобразил передовиком.

Когда принес плакат директору, тот за голову схватился.

— Ну и отколол ты номер!

— Почему? Какой номер?

Оказалось, что тот неряшливый старик — его сразу все узнавали — самый лучший рабочий в мастерской, а молодой и вихрастый — чуть ли не самый худший. Плакат этот никуда не годился, все надо было переделать. И лучше бы нарисовать, чтобы никто ни на кого не походил, пояснил директор, а так вообще.

Вечером Янош, смеясь, рассказал вихрастому механику, что все узнают его на плакате и это-то как раз директора не устраивает.

— Отдай тогда плакат мне, — сказал механик, которого звали Петером.

— Зачем он тебе?

— Покажу одной девушке.

— У тебя есть ее фотография?

— Есть. Да там и не разглядишь ничего. — Петер достал фотографию — не очень четкий групповой снимок — и показал на маленькое личико. Янош узнал ту девушку, с которой встретился в день своего приезда.

— Симпатичная. Как ее зовут?

— Рожи. Рожи Чордаш. Ее отец кучером у нас работает, я ее еще осенью углядел.

— Ну, а она?

Петер многозначительно вскинул брови и принялся разглагольствовать. Сам подумай, что здесь на хуторах делать? Ну подзаработаешь тут денег, ну в город от силы два раза в месяц съездишь, а для чего? Чтобы прокутить сотню форинтов? Так разве это цель, разве это жизнь? А ему уже девятнадцать лет, скоро в армию идти и надо думать, на ком жениться после демобилизации.

— Ты что, бываешь у них?

— Да, бываю.

— Возьми и меня как-нибудь с собой.

— С удовольствием. Это даже хорошо, что не один туда буду ходить, у нас с ней не такие еще отношения.

И вот однажды пришли они с Петером к Чордашам, поговорили со стариком о том о сем и девушку дважды видели, когда проходили через кухню. Петер, как и принято, сказал ей что-то, подтрунивая, но девушка едва ответила ему. Янош подумал: на смотринах в старое время тоже, наверное, так разговаривали.

Когда прощались, девушка сказала Яношу:

— А я и не знала, что вы художник.

Янош вдруг смутился. «Разве это плохо», — пробормотал он, и они ушли.

Однажды теплым апрельским днем Янош увидел девушку из окна, но выбежать из дому, чтобы хоть словом с ней перемолвиться, не смог — старый бухгалтер в это время что-то объяснял ему.

Потом в майские праздники парни и девушки танцевали в клубе народные танцы, Янош и не знал толком, будут или не будут танцевать, — ему поручили оформить зал, и когда он все сделал, остался на концерт. На сцене девушка была такой красивой — в расшитом жилете, в сапожках, что у него сердце чуть не выскочило из груди. «Она лучше всех», — решил Янош.

И когда встретился с нею в перерыве и протянул ей руку, сильно смутился. Девушка в этом наряде казалась взрослой женщиной, только по рукам, открытым до локтя, видно было, что она еще ребенок.

— Давно тебя не видел, — сказал Янош.

Девушка улыбнулась.