Избранное - [110]

— Телеграмма меня не застала. Я случайно вернулась домой.

— Не застала? Случайно? Но… Да все равно. Главное, что ты дома. — Он смущенно потер руки и внезапно прибавил: — Я купил виллу на Балатоне. Можем сегодня осмотреть ее, если ты свободна.

Я вытаращила глаза, для меня покупка виллы была полной неожиданностью, я могла предположить что угодно, но только не это.

Точно Бенце сделал это мне назло, чтобы смутить меня. Вилла возле Балатона! Какое дело мне теперь до нее? Но Бенце прекрасно знал, что мне все же есть до нее дело, и он нарочно оглушил меня своей новостью.

— Я собираюсь разойтись с тобой, — сказала я резко, грубо и злобно; только потом я поняла, что слова мои прозвучали грубо и злобно в ответ на его желание порадовать меня приятным известием.

— Не дури. У тебя не в порядке нервы.

— Ты идиот, я и не думаю дурить. Мне опротивели твои красивые позы, твоя физиономия под Ван-Гога, и вообще… Оставь меня в покое, не то я все разнесу здесь. Как ты посмел, как ты посмел лепить с меня статую, сделать какую-то мясистую корову и выставить ее на всеобщее обозрение? Ты не боишься, что я разоблачусь донага перед всеми из желания доказать, что я не такая? Я… — ведь слово это вертится у тебя на языке, — я не жена твоя, а потаскуха, вот уже десятый год потаскуха, и долго еще буду ею, если ты не перестанешь выставлять мое глиняное изображение на продажу всяким слюнтяям и скотам… И у тебя хватает наглости заикаться о вилле на Балатоне?..

Бенце, побледнев, вскочил с места и пролепетал:

— Ты говоришь серьезно?

— Вполне серьезно…

— Моя скульптура — раньше ты умалчивала об этом… корова?

— Толстобрюхая корова! А ты как считал? Дерьмо ты этакое, разве это я?

Схватив молоток, Бенце подбежал к скульптуре и стал отчаянно колотить по ней. Он остановился запыхавшись, когда она была уже изрядно покалечена.

Тяжело дыша и обливаясь потом, он испуганно смотрел на меня, а я не знала, что и думать.

Но потом взяла себя в руки и в ответ на истерический взрыв Бенце (начала-то я, а он лишь продолжал) попыталась говорить с ним сдержанно и разумно. Ведь я же начала, а он продолжал! Мне все время мерещилось, что на меня, затиснутую в угол, сыплются его удары и затрещины, но в какой-то момент я вдруг почувствовала к нему даже некоторое уважение.

16

— Кричать и я умею, — сказал Бенце.

— Хватит того, что один из нас кричит — вот как я.

— А может быть, никому не надо кричать? Это самое лучшее.

— Хорошо. Пора нам навести в доме порядок…

Я чуть не сказала «в нашем доме», но осеклась; сегодня это мой дом, а завтра он станет домом его новой жены; ведь Бенце совершенно необходима импозантная жена, и он, безусловно, выберет самую красивую из женщин своего окружения. И тут же я отметила, что меня занимает мысль, кто будет женой Бенце, кто станет моей преемницей.

— Кто же станет моей преемницей? — ни с того ни с сего напустилась я на него.

— Может, поговорим спокойно? — примирительно спросил он.

— Ну что же! Давай заключим договор или джентльменское соглашение, что мы не будем терять самообладания, ломать скульптуру, клохтать, — я кудахтала, как глупая наседка, — и из чувства взаимного уважения, которое должно было выработаться у нас за десять лет, наведем порядок в наших делах… Между прочим, я не была у отца. И домой вернулась случайно. Я проводила время с моим любовником.

— А, с тем милым молодым человеком, — протянул задумчиво Бенце.

— Да.

— Разумеется. Впрочем, я отправил твоему отцу очень тактичную телеграмму, из которой следовало: если ты у него, — прекрасно, а нет тебя, — тоже не беда. Я человек тактичный, ты же знаешь.

— Да.

— Вот и хорошо. Ты спрашивала, милая, кто станет твоей преемницей… Никто…

— Ты уйдешь в монастырь?

— Ни я, ни ты, никто из нас не уйдет в монастырь. Я хочу тебя удержать, — сказал он, потирая лоб, и затем повторил: — Хочу тебя удержать любой ценой.

Я и так это знала. Лучшую, чем я, жену Бенце не найти. Может, она будет добрее, красивее, но тогда и глупей меня. К тому же ко мне он уже привык.

— Все равно я удержу тебя, смогу удержать, потому что ты трусиха, — продолжал он. — Ты создана только блистать в обществе или быть вечной студенткой. Я заметил тебя в бассейне и занялся твоим выдвижением. Ты выдвиженка… Злись, но не забывай о нашем договоре. Без исступленных криков, без сцен… Я давно усвоил, — бубнил он, — что всякому мужчине нужна жена. Такая или этакая. А раз уж я прилепился к тебе, то с тобой и останусь. Ты огорчила меня, раскритиковав скульптуру… Разрешаю тебе — уезжай куда-нибудь, даже надолго. Не возражаю, если ты возьмешь себе отпуск на месяц, на два. Ты же видишь, как неприятно мне говорить об этом, а для тебя унизительно, что «я разрешаю тебе», ведь ты могла бы сделать это по собственному почину в любое время… К чему сцены? «Я развожусь»! Ты будешь еще благодарна мне за такое решение, — заключил он, пожимая плечами.

Я слушала его со смешанным чувством. И в конце концов сказала, что он рассуждает как эгоист.

— Я не люблю тебя, — заявила я. — И предпочла бы жить своей жизнью, а не служить для тебя декорацией.

— Да, но в данной ситуации я способен рассуждать только как эгоист, — возразил Бенце. — Если я отступлю хоть на пядь, то непоправимо погублю все. И попаду в нелепое положение; чтобы выдать тебя замуж, мне надо будет обменять эту квартиру или купить для тебя другую. Жертва невелика, и, захоти я развестись с тобой, я так бы и сделал. Но я не согласен на развод, а так рано или поздно ты непременно ко мне вернешься… Тебе же лучше со мной. К тому же начать жизнь сначала ты все равно не сможешь.