Избранное - [29]

— А у вас тут много молодежи, гулба, — сказал он.

Дунгар прищурился.

— Верно. Должен заметить, что буряты — люди способные, из них выйдет не один крупный государственный деятель, полезный революционному правительству. Только на что ему девчонки, ума не приложу.

Дунгар явно намекал на Сэмджид. Очирбат нахмурился. Хорошо бы поскорее сбежать отсюда. Мужские голоса с каждой новой корчагой вина крепчали. На правой стороне поднялись четверо мужчин. Отвесив поклон Балджид, они завели старинную обрядовую песню-наставление невесте:

Уезжай, уезжай, пусть ревет верблюдица,

Пусть заплачут и мать и отец.

Смахнули слезу старики, а женщины дружно подхватили:

Оседлай-ка ты кобылку,

Натяни потуже повод,

Осторожно молодая

Пусть отправится в дорогу.

И ты, парень, парень славный,

Из чужой семьи пришедший,

Поезжай быстрей, смелее,

Поезжай с почетом ты…

Пели от души. В таких случаях невесте полагается проливать слезы. Балджид закрыла лицо рукавом и зарыдала. У девушек вслед за ней тоже прорвались слезы. И вскоре заплакали все остальные. Когда песня кончилась, невеста и две ее подружки поднесли запевалам алые шелковые платки. Пели песню и о кольце. Казалось, мужские и женские голоса состязались в красоте и силе, хотя женский хор немного опережал мужской. Правду говорят: женщина сильнее в пении, мужчина — в беседе.

— Вот как мы поем! — сказал Дунгар Очирбату.

Вроде и выпил Дунгар, но пьян не был, глаза смотрели зорко и трезво, лицо блестело от пота.

— Хорошо поют, — согласился Очирбат, — так же, как халхасцы на своих свадьбах. — И подумал: «Вот бы уйти сейчас, наверно, уже можно».

И, словно разгадав его намерение, Сэмджид улыбнулась ему. Пора! Пирующим требовалась передышка: старики оделили детей лакомствами, послышались первые пьяные голоса. На мужской половине несколько молодых парней, приятелей жениха, приехавших за невестой, окружили Сангарила. Живя у новых знакомых, он ничего не рассказывал о себе, и тем не менее парни сразу признали в нем вожака. На Сангариле был серый чесучовый дэли с голубым поясом и тонкий суконный шлем. На боку висел нож с деревянной рукояткой. Женщины исподтишка разглядывали красивого юношу.

Мысль о том, что Сангарила можно будет встретить на пиру, никак не могла прийти в голову Очирбату. Поэтому, заметив его, он подумал, что где-то прежде видел уже этого человека. И вдруг вспомнил: это же Сангарил! Очирбат обрадовался: жив, выходит, человек. Наверно, нашел правильный путь, ишь каким молодцом выглядит. «Увидит меня, наверняка тоже узнает. Если б не я, не сидеть бы ему среди пирующих, а лежать в том сосняке. Интересно, кого же я все-таки спас тогда, в двадцать первом? Надеюсь, не врага. Впрочем, сейчас это выяснится».

Сангарил держался самоуверенно. Он не сомневался, что при помощи Дунгара снова обретет утраченную силу. А тут еще будоражила кровь своими взглядами красавица Балджид, и в нем проснулся гордый, удачливый мужчина. Жених Балджид, которому призанять бы ума у Сангарила, конечно, не мог быть серьезным препятствием. Сангарил уже строил планы на будущее, они были страшны и грандиозны, и горе тому, кто осмелится встать на его пути.

Распорядитель объявил, что начинается праздник огня. Поодаль разожгли огромный костер и стали водить хоровод. Дунгар ввел Очирбата в круг почти насильно. Отказаться наотрез было неудобно — надо помнить, чью водку пил. И Очирбат вместе с хороводом обошел несколько раз вокруг костра. Наконец ему надоело ходить под любопытными взглядами девушек, и он вышел из круга. К нему тотчас подскочил Чойнхор.

— Очирбат, послушай, а ведь Дунгар снова продал свою дочь, на этот раз за несколько пар быков. Он думает, что все можно продать и купить. Но мы-то ему не продадимся. — Он сплюнул и вытер рот рукавом, потом горячо зашептал Очирбату на ухо: — Сэмджид домой пошла, сказала, будет ждать в сарае.

На свадебной кошме остались всего несколько стариков, с ними — Дунгар и Чултэм. Сперва Очирбату показалось, что приятели в ссоре, но, очевидно, он ошибся — они о чем-то совещались.

— Дунгар-гуай[42], мне завтра рано уезжать, позвольте проститься.

— Что за спешка? Почему вам не остаться еще на день?

С этими словами гулба вскочил, вынул из-за пазухи хадак, поставил поверх него пиалу с водкой и поднес гостю:

— Прошу принять ради благополучия дочери! — И отвесил, словно бурхану, несколько нижайших поклонов.

Немного поплутав, Очирбат разыскал на краю летника айл Сэмджид. Сквозь щели сарая пробивался слабый свет. Очирбат привязал коня и, стараясь не разбудить собак, подошел к двери. Она тут же распахнулась. На пороге стояла Сэмджид.

— Я так и знала, что ты сейчас придешь, — с какой-то детской радостью воскликнула она. Девушка достала чайничек с самогоном. — Вот, припасла для тебя.

— Моя прекрасная, моя замечательная Сэмджуудэй[43], — сказал Очирбат, произнося ее имя на бурятский манер и целуя в щеку. Взявшись за руки, они сели рядом. Самогон показался ему райским напитком. Оба чувствовали себя счастливыми. О пиршестве они не говорили. Как можно вообще говорить о посторонних вещах? Однако приходится. Очирбату нужно было сказать девушке о своем скором отъезде.