Избранное - [159]

Только начал я окидывать взглядом, нормально ли все к замету, как из рации: «Шестьдесят шестой», так держать!» Толик выпрямился, Петро колобком — только каблуки мелькнули — в шлюпку, Сергей повернул голову, а Мишка присел, занес молоток и снизу щурился на меня. «Отдать шлюпку, «шестьдесят шестой»!» Я махнул рукой: Михаил хватил молотком по чеке стопора, шлюпка, спрятав голову Петра, мелькнула за корму и потащила за собой невод. «Правее, «шестьдесят шестой»!» В пенистый бурун грохотали балберы, шуршала дель, звякая, летели кольца. У Толика с вьюшки свистел стяжной трос, Толик даже откинулся назад и ногой придержал регулятор.

Сейнер, обметав косяк, замер в бурлящей пене — Егорович дал полный назад — возле шлюпки. Петро раздул щеки, размахнулся выброской и шлепнулся — шлюпку кинула догнавшая волна. Выброска просвистела метрах в пяти от судна.

— Да что ж ты! — закричал Михаил и кинулся к Сергею. Они, перевесившись за борт, — Сергей даже на якорную лапу встал, — шарпали баграми по воде, но никак… каких-то полметра…

— Запасную!

Я набрал уже запасную выброску.

— Да скорее же!

Кинул запасную Петру. Тот быстро прихватил стяжной конец к ней, и мы все трое, обгоняя друг друга, понесли ее над головами к лебедке, где в эстафетной позе стоял Толик. Он бросил ее дяде Степе, лебедка у того уже вертелась.

Выбрали стяжной трос — стянули низа невода, превратив его в чашу окружностью в полкилометра и глубиною в сорок метров, — закрепили, подобрали вертикалы. Смахивая пот, возбужденные и радостные, расселись по бортам. Блаженно закурили.

— Вот пироги так пироги, — толкнул Мишка дядю Степу. — Сами зальемся и еще кого зальем.

— Пхе-х! — хмыкнул тот.

…Кораблики, кораблики… было всего три встречи: провожанье с вечеринки и две прогулки в лес.

Все тогда было как в сказочном сне, забывал, где иду и что делаю. В лесу, когда собирали цветы, я их неправильно срывал, оставлял слишком маленькие стебли. Она смеялась и в раздумье прикладывала их к венку, никак не могла пристроить… на коленях у нее было много цветов. Я лежал рядом и смотрел в небо, по нему плыли белые облака. Потом она начала рассказывать сказку: «По синему-синему морю плавают кораблики…»

— Залегла, наверно, — бормочет Мишка. — Но ничего, достанем мы тебя.

Выбираем невод, рыбы пока не видно. Погода свежая, и свежеет на глазах, почти каждая волна с барашками, по палубе прыгают пенистые шубы. Солнышка нету, даже пятна от него нету, только сырое небо. Холодновато, в сапогах чавкает, руки мокрые по локоть.

— Достанем!

— Пхе-х!

— А што? — поворачивается к дяде Степе Михаил. — Самолет-то зазря наводить не будет, ему же все видно.

— Сами зальемся и еще кого зальем, — послышался смех Петра.

— Ты, Петя…

— Да не я, а ты, ты, — перебил Мишку Петро. — Ты все каркаешь. Лучше бы за нерпями съездил.

— Ну, знаешь… — Михаил вскипает. Самое обидное для него это вот «за нерпями». Прошлой осенью «поехал» он в шлюпке на сейнер, стоявший на рейде, гребет плохо, его и сдуло в море. Когда спасатель, подобравший его возле острова Карагинского у лежбища тюленей, швартовался к пирсу, кто-то из стоявших на пирсе спросил: «Что, Миша, за нерпями ездил?»

Петро с Мишкой лучшие друзья на судне, хотя, кроме подковырок, ничего друг другу не говорят. В противоположность вертлявому Мишке, Петро неповоротливый, толстый, с красным мясистым лицом и почти белыми глазами. Добродушный и умница на редкость: если Михаил за всю свою жизнь, кроме грузчицкой специальности, ничего не освоил, то для Петра все просто: «А что она? Хоть шоферская, хоть токарная работа? Присмотрелся и меси».

— Если ты, Петя…

— Жвак, Миша, жвак, — оборвал Мишку Сергей. — Бабочек ловишь.

— Я ж, Сережа, про то и говорю, что чайки, они тебе зазря летать не будут. Гляди, скока их. Они ж не дураки.

— Да поумнее тебя, — смеется Петро.

Переговариваясь, берем невод. Вот и сливная, в ней тонн пять медузы.

— Полундра! — крикнул Сергей и опустил башлык.

Медузу начало срывать ветром с невода. Если попадет на лицо, да еще если в глаза, глаза будут болеть хуже чем от сварки.

Громыхнуло последнее грузило, бросив последние капельки заборной воды на палубу. Вот и все. Еще один пустырь за сутки… Ни звука, ни вздоха — так, видно, кончается всякое по-настоящему плохое дело. Только потрескивали срываемые с рук резиновые перчатки.

…Кораблики-журавлики… Я тогда только закончил мореходное училище, был в своем первом штурманском отпуске. В кармане лежало направление на суда с заграничным плаваньем, мне двадцать лет… синие моря и дальние страны…

Встретились мы на дне рождения моего товарища. Возвращались с вечеринки, была тихая июньская ночь, умытая теплым дождем. Улицы пустынны, молчаливы… деревья задумчивые и будто улыбались — весь мир со всеми морями сиял передо мной в ослепительной лазури!

Егорович полез на свою вышку, Петро раздувает нагрудник, Толик настраивает вьюшку, Михаил вертится возле стопора, дядя Степа могучим увальнем — спина у него шириною один метр — закряхтел в машинный люк.

Слегка ныли плечи от подтяжек резиновых штанов, руки мокрые до подмышек — эта дьявольская влага, как ни затягивай нарукавник, все равно просачивается. Если перед сном рукава не застирать в пресной воде, будет как у Толика.