Избранное - [158]

И вот захмелевший от счастья Роман потянулся к гитаре.

— Братки… вот эту штуку. — И сам стал настраивать ее.

И вот он запел:

Мальчишка беспризорный,

Парнишка в доску свой…

Как он пел! Как он пел! Душу вынимал.

Вчера ходили в хронику,

Подводники в строю.

И вот среди подводников

Тебя я узнаю.

Никогда с Романом такого не случалось — он душу вынимал из себя, из гитары и из нас.

А мы подпевали. Вполголоса… Хорошо мы пели. И хорошие мы были.

Чистое море

Где шторм да ветры —

там вся жизнь борьба…

Из рыбацкой песни

Ночка стояла тихая, теплая, с далекими звездами. К утру звезды стали гаснуть. Мишка возился с неводом, я, развалившись на трюме, смотрел в небо. Из головы вылетели заботы о рыбе, о плане, о заработках, было небо да море. На душе покой, только сердце обволакивала сладкая боль: «Кораблики, кораблики… кораблики-журавлики».

Это несколько лет назад была у меня знакомая девушка. Как-то в приступе детской беспечности она мне рассказывала сказку. Эта сказка начиналась словами: «По синему синему морю плавают кораблики…»

Вот прошло уже много времени, я не тот салага-мореходец, щеголяющий нарукавными нашивками и грезящий дальними странами, но эта сказка иногда, особенно осенью, с новой нежностью сжимает сердце.

— Мать честная, что творится! — прервал мои мечтанья Михаил. — Теперь пойдут дела.

Я глянул на горизонт. Весь он от мыса Ганна до серых камней был покрыт дымами, — стармехи выжимали из машин все, что можно было выжать, — а над ними, над этими черными дымами, носился самолет-наводчик «Рыба».

— Неужели опять не заловимся? — Мишка хлопнул ладонями и кинулся к неводу.

Ночью мы два раза метали и оба раза неудачно: в первый, перед полуночью, Михаил не успел отдать шлюпку, проскочили косяк, во второй раз, под утро уже, порвался носовой вертикал, рыба ушла. Парни пошли вздремнуть, только вот мы с Мишкой остались.

— Ну, чиф, я пойду, хоть на часик расслаблюсь, — сказал Михаил. — Егорович хоть знает?

Из рубки торчал капитан. Я кивнул ему, он спрятался в рубку, там звякнул телеграф, сейнер оттолкнул волну и двинулся к дымам.

Зашел в рубку. Егорович перекладывал рулевое колесо только на один зубок — редко кто умеет так стоять на руле — и поглядывал на дымы. Вся грузная фигура старого капитана слилась с сейнером, вместе с ним раздвигала волны.

— Вруби, — буркнул он.

Я включил рацию, рубка заполнилась базарным гвалтом: «Рыба», я «восемьдесят первый», прошу наводочки!», «Рыба», я «четверка», «Рыба», я «четверка», целый час под тобой…» Голоса — басы, баритоны, тенора — всяких темпераментов и всякой хрипоты, а покрывая их спокойствием, без секунды промедления равнодушный голос наводчика: «Десятка», право на борт! Так держать, «десятка»! Отдать шлюпку, «десятка»!»

Примерно через час мы были в общей толчее.

— Звони.

— Я — так.

Если сейчас врубить ревун, парни начнут вспоминать небесную олигархию — уж так он действует на только уснувшего и много дней нормально не спавшего человека. Особенно тяжелые на подъем Мишка с Петром, да и Сергей, хоть тертый: на рыбе уже шесть лет, а до рыбы на шахте работал.

Спустился в кубрик. Парни в самых живописных позах: у Сергея руки и ноги навылет, шапка на глазах, Толик тоже на спине, руки его покоятся в специальных подвесках — на запястьях у него ранки от морской соли. Михаил с Петром вместились в одной койке. Все в сапогах.

Толкнул Сергея, он самый главный.

— Метать? — Он не двигал шапку.

— Да.

Он резко приподнялся, потянулся за перчатками.

Сергей встал, остальные сами.

Проходим мимо сейнера, он разметался уже. Приятно смотреть на них: невод скольцован, в нем прогуливается селедочка. С одной стороны она утопила балберы и валит из невода шумящими потоками, так много ее поймалось. Вся команда на палубе. Курят, зевают, заправляют перчатки под нарукавники и весело переговариваются — у них сейчас самое приятное время во всем замете. Сам капитан, Андрей Пак, стоит у борта, смотрит в невод и будто ничего не видит.

— Как она, родненькая, поймалась? — крикнул Мишка, подняв руку.

Андрей поднял голову, в его чуть сощуренных глазах усталость и спокойствие. Необыкновенный он все-таки рыбак: каждый год берет по два, два с половиной плана, а в прошлом году до трех добрался. И ловит-то там, где никто не предполагает, что она есть.

— Везет же людям, — вздохнул Мишка.

Михаил у нас больше всех переживает за рыбу, точнее больше всех мечтает о деньгах, а вот что касается самого рыбацкого дела, палец о палец не стукнет, чтобы понять что-нибудь.

Из сезонников он. В Воронежской области у него жена с двумя детьми. Она заваливает его письмами. Письма все о том, как младшенький ест и как, когда в дом заходит посторонний мужчина, бежит смотреть фотографию отца — не отец ли?.. что она купила на те деньги, что он высылал ей. Михаил насмешливо острит над этими письмами, но каждый раз перед сном задергивается шторкой и шелестит конвертами.

Идем в толчее сейнеров. Егорович перебрался на верхний мостик, ребята разбрелись по своим местам: Толик стал у вьюшки, Михаил пританцовывает с молотком возле стопора, Петро, пыжась, раздувает нагрудник возле шлюпки, Сергей застыл с багром на баке. Мрачноватый.