Избранное - [157]

Мы занялись костром. Володька пошел за неводом… Но что-то не несет, лазает и лазает по траве.

— Грибы, что ли, собираешь? — крикнул Роман. — Скорее!

— Да нету невода, — развел руками Володька.

— Что-о-о?!

— Нету.

Смутная догадка обожгла нас, мы кинулись к тем местам, где обычно оставляли невод на просушку. Но увы и ах. Его не оказалось даже во всех ближних и дальних кустах. У Романа, кроме злобы и отвращения, вырывалось еще и удивление:

— Ну и Васька… Ни и подлец!

Брели домой уже потемну — целый день пришлось рыбачить удочками, — чуть живые. Это была последняя бессонная ночь в этой бессонной неделе — так же как и у рыбы последний день хода. Икра у нее была с черненькими точками внутри, в пищу не годилась, — и только сейчас мы почувствовали, как измотались: перекуривать останавливались раз пять, а на перевале вздремнули.

Когда шли мимо метеостанции, где теплился манящий огонек, — стакан чаю был желанный как воздух, — даже словом не обмолвились о ней. И вот расслабленные и довольные тем, что уж больше — хотя и жаль — не придется в сутки совершать тридцатикилометровые переходы по сопкам и зарослям, да еще с тяжеленными мешками за спиной, расселись на диване. Дома. Толик — он оставался на вахте — со всеми стараниями хлопотал возле стола.

— Тогда зря я им дал соли, — сказал он, выслушав все происшествия.

— Ты им дал соли? — выкатил глаза Роман.

— Ну откуда же я знал, что они задумали.

XIII

Красная рыба прошла.

Баранья все так же радостно серебрилась по цветным камешкам, склоненные ивы все так же думали свои бесконечные думы. На наше «ласточкино гнездо» по-прежнему заходили ночевать тучки; «голова» маяка все так же крутилась, показывая дорогу кораблям, стучали дизели, мерцали зеленые глазки приборов, а… жить стало скучно.

К тому же у нас кончилась капуста — им-то «Колесников» всего вдоволь привез, капустка-то у них свеженькая, — самим надо было печь хлеб.

С хлеба мы и начали. Достали с чердака ржавые формы, отожгли, очистили их, выпарили и приготовили дежу. В печи замазали дырки, поднастлали огнеупорным кирпичом, сделали жестяную заслонку.

И вот уже сколачиваем тесто.

— Рома, — крикнул пришедший с охоты Володька, — а «дикари», — (по-другому мы их теперь не называли), — на нашей шлюпке бакланов шугают.

— Забрать! — резко сказал Роман. — Иди и пригони.

— Я не могу…

Роман стал очищать руки от теста.

После он рассказывал, что выкинул всех бакланов и бочку с яйцами из шлюпки и «дикари» ни слова не сказали.

— Вот так вот их! — заключил Роман.

Этой ночью у нас кто-то скинул в обрыв все березовые дрова…

XIV

Так и жили. Научились сами печь хлеб, сами таскали березовые дрова для баньки, читали книжки только из своей библиотеки. Хоть и вполне обходились без бильярда и ихних кинофильмов и, кстати, гордились этим, но в глубине души понимали, что война — самое нелепейшее явление на земле и страдает от нее наиболее слабое государство.

Но ничего… через месяц и к нам пришел снабженец, привез свежей капусты, огурцов, помидоров, сметаны… и у нас был теперь борщ из свежей капусты. А еще этот снабженец привез Аннушку с Сергеем Романовичем — боже мой! Этот маленький человечек, который покачивал головкой, часто сопел и на весь мир смотрел пока что бутылочными глазками, преобразил нашу жизнь: мы не хлопали дверями, вычистили и выскребли все до блеска, мух и комаров даже не подпускали к дому. Малыш же большую часть суток спал, и мы с нетерпением ждали, когда он проснется, — Аннушка разрешила нам дежурить возле его коляски.

Но у нас не было козы, которая дает молоко.

— Рома, — упрашивала Аннушка, — ну помирись с ребятами.

— Ни-ни. — Роман был неумолим.

— Сама пойду.

— Иди. Только ничего не выйдет.

И каково же было наше удивление, когда вместе с Аннушкой взобрался на наше «гнездо» сам Васька Степанов, таща за рога козу. Они с Аннушкой долго стояли возле сарая, потом Васька ушел.

У нас не хватило духу помочь Аннушке.

— Рома, давай пригласим их на крестины, — попросила она мужа. — Вот посмотришь, придут.

— Как хочешь.

* * *

Мы не были уверены, что парни придут, но «самтреста» и закусок на всякий случай приготовили на оба «государства».

Они пришли. Все четверо. Наглаженные, при галстуках, с охапками цветов. Принесли знаменитую гитару.

Встретили мы их с повышенной радостью — не по себе все-таки было: будто и мы немного виноваты… да чего там. Они же вообще тушевались. Выручал Сережка. Он переходил из одних рук в другие и всем улыбался беззубым ротиком. Да так улыбался, что даже глазки сужались и дышал чаще… будто спешил куда-то.

К вечеру Сережка уснул. Сами никак не могли угомониться. Поднимали и поднимали тосты, и за Сережку, и за Аннушку, и за отца. А он расслабленно сидел на диване, облокотившись на подушку, и ворошил свое прошлое.

— Эх, братцы, и славно же мы жили на Диксоне! — задумчиво говорил он. — Тоже компания была… на Новый год пельмени…

— Я тоже материк не люблю, — соглашался Василий, наливая чаю и себе и своему другу. — Разве там жизнь?

— Что ты, Вася. Если мне, не дай бог, когда придется попасть туда, я всем материковским корешам буду говорить: «Вы не жили при коммунизме, а я жил!»