Избранное - [161]

— Неужели на заливку не хватит? — топтался у борта Мишка. — Не вся ж ушла.

— Не вся, Миша, не вся, — послышался голос Петра. — Весь флот сзовем.

— Да пропади все пропадом! — Мишка яростно стал срывать перчатки.

Что-то рыбка не хочет сегодня идти к нам. Не хочет, извиваясь, бухаться в трюм.

С мисками, стащив с одной руки перчатки, бредем на бак, располагаемся кому где приглянется: на угольном ящике, возле брашпиля, в тамбучине. Кастрюля с борщом и кастрюля с кашей на бочке пресной воды. Сергей принес кетовую балычину, море качает.

Хлеб ноздристый, пахнет, борщ обжигающий — даже перца не чувствуешь — тоже пахнет, гречневая каша с жареным мясом душистая. Замечаешь, как твердеет желудок, что, кстати, не помешает работать, — съедаем мы по большой, порции в три, миске борща и по столько же каши. Выедаем из миски досуха и хлеб, если он остается, заталкиваем в рот. И не потому, что жадничаем, — деньги другое дело, их можно хоть тысячу пустить по ветру, а вот хлеб… Один раз Мишка как-то пнул упавший кусок за борт. «Пхе-х! — хмыкнул дядя Степа. — А ну еще». Сергей подал Мишке зюзьку: «Лови». — «Сяреж, чайкам же». — «Лови». Сергея боится не только Мишка, но и Петро с Толиком. Как-то он рассказывал, как подступились к нему четверо, когда он зарплату с шахты нес. С ножичками. Он стал спиной к стенке, нагнулся чуть и расставил руки: «Одному-то глотку я передавлю».

— Сереж, и мне затравочки, — тянется Мишка к Сергею, тот режет балычину.

Балыками мы запаслись еще в июне, когда шла красная рыба, Егорович с дядей Степой это сделали. Здорово было: у мыса Грозного зашли в речку, ткнулись носом в берег, якоря вынесли на берег, а сами на лоно природы. Медведя чуть не застрелили. Мишка все напортил, поспешил, как всегда.

Спали в кустах, прямо на траве… прелесть.

Сейчас нам надо заканчивать свой пустырь. На палубу лебедкой, а с палубы на площадку вручную тащить мокрую дель, грузила, балберы, веревки всякие.

По своим местам разбрелись молча, молча начали делать каждый свое дело: дядя Степа на лебедке, я на стропке, Сергей, Петро и Мишка, эта русская тройка, тащат с палубы на площадку и укладывают там один грузила, другой балберы, третий дель. Толик расстропливает и подает мне гак, Федор Егорович на телеграфах.

Обдав нас брызгами, почти бесшумно — так отрегулирован у них глушитель на двигателе — пронесся Серега Николаев. Сейнер его сидел кормою в воде, нос с достоинством раздвигал волны — у них не только трюм и палуба залиты рыбой, но и нераздернутый каплер лежит на трюме. Сам Серега, великанского роста, волнистоголовый, в расстегнутой клетчатой сорочке с засученными рукавами — ручищи как из канатов, — рулил с верхнего мостика. Вся команда спала: один, подвернув под себя ногу, откинулся к мачте, другой, опустив голову на руки, навалился животом на лебедку, третий сидит на пожарном ящике, двое скрючились на площадке. Только старпом тыкал игличкой в невод, они понеслись на сдачу.

— Ты смотри, — пробормотал Мишка. — Опять заловился, черт. И ночью и сейчас. На две сдачи, считай, обставил.

— Меньше, Миша, надо было ушами хлопать, — вставил Петро.

— А ты будто и не хлопал?

— Жвак, Миша, жвак.

— А-а-а.

Нет, не поеду я в отпуск. Незачем. Там своя жизнь, мальчику уже четыре годика… они смеются, ходят гулять с ним. Заботятся о нем, радуются его новым словам… там все нормально.

Года три назад, проезжая мимо того города, не выдержал все-таки, соскочил с поезда, забыв отметить даже билет в кассе. Захотелось глянуть на ту улицу, что была когда-то умыта июньским дождем, увидеть те деревья, что задумчиво улыбались и так пахли…

Но на этот раз выдался ветреный морозный день, хотя стоял уже апрель. Улицы с вытаявшими окурками и разными бумажками были неприветливо серые, порывистый ветер больно хлестал по лицу разными соринками, не давал смотреть. Мне даже не захотелось искать ту поляну…

Да и в самом деле, она ведь не та девочка, что любила цветы и сама похожа на них, по-детски верившая в сказку про синее море и кораблики…

Невод берем молча. Сверху невидимая, как туман, сыплется морось. Сейнер кидает с волны на волну, когда он бухается в ямы между волн, широкие пенистые, развалы вылетают из-под него, ветер хватает их… то и дело приходится отплевываться.

— Махнемся? — крикнул Петро.

Они с Толиком, мы с Сергеем перемениваемся местами, так меньше утомляет однообразие. Над неводом уже и чаек нет. Дождь забарабанил ядреный, это хорошо, волну придавит, а может, наоборот, штормиком взыграется, а это только разминка.

— Да стой же! — крикнул Мишка. — Дядя Степа, ай не видишь?

Дядя Степа останавливает лебедку, Михаил не успевает, совсем запутался в четках балбер.

— Ну, чего ждете? — опять крикнул Михаил, он уже управился с балберами. — Поехали же!

— Ты, Миша, сам остановил работу, сам и пускай ее.

— Да я ж и так…

Опять застрекотала лебедка, опять дядя Степа двинул шапку и начал накручивать ходовой шкентель на турачку. Из моря к топу стрелы ползет жвак невода, потом бухается на палубу, парни тащат его на площадку, укладывают там… я завожу новый жвак. Растаскиваем, укладываем, укладываем, растаскиваем…