Избранное - [149]

Тёнле завел часы, подкрепился остатками солдатского провианта из вещмешка, закурил трубку и стал ждать, когда подойдет время. Боясь опоздать, он чиркнул спичкой и взглянул на циферблат — стрелки показывали три часа. Немного погодя он встал, отряхнул листья и вышел из сарая.

Облака уползли вниз на равнину, небо над вершинами стало теперь ясным и холодным; морозец и звездная россыпь напомнили Тёнле зимнее небо над крышей родного дома, запах дымка из печных труб, снег и рождественские колядки. «Ночь, как перед рождеством», — подумал старик.

У стены сарая стоял пастуший посох, забытый еще с лета; Тёнле взял его и поспешил домой. Шел он быстрым упругим шагом, как, бывало, много лет назад хаживал через границу, Тёнле держался в стороне от поселков, военных лагерей, бараков военизированных рабочих, батарей крупнокалиберной артиллерии и контрольно–пропускных пунктов. Но времени на дорогу ушло больше, чем Тёнле предполагал: когда он выбрался на опушку чернолесья, прикрывающего наши горы со стороны равнины, солнце стояло уже высоко.

В лесу Тёнле чувствовал себя безопаснее; он пошел верхней тропой вдоль границы между нашей и соседней коммуной, ориентируясь по вершине Спрунча. Но скоро он понял, что этим путем к дому не пройти: куда ни сунься — кругом замаскированные в ельнике батареи, окопы второго рубежа, заграждения из колючей проволоки. Наконец Тёнле не вытерпел и полез напролом через Баренталь. Тут же его остановил младший лейтенант горной артиллерии и доставил старика на командный пункт батареи; Тёнле обыскали и допросили.

Все попытки капитана вразумить задержанного оказались напрасны, хотя и Тёнле не добился от него толку.

— Дохлый номер, — сказал наконец капитан младшему лейтенанту. — Того и гляди, придется открывать огонь — вон как обложили Вальбеллу, — а мы тут зря время теряем. Бери этого упрямца и дуй с ним на наблюдательный — пусть полюбуется на свой дом, а потом гони его в шею!

Младший лейтенант с Тёнле отправились на наблюдательный пункт, оборудованный на вершине Нише. Офицер попросил старика объяснить, где дом, затем направил туда трубу перископа и подозвал его к окуляру.

Сначала Тёнле увидел — нет вишневого деревца на крыше! Да и самой крыши тоже не было, продырявленные стены обуглились, огород во дворе разворочен глубокими воронками, вместо чернозема, будто кости, белели выброшенные разрывами снарядов камни. «Нет, не мой это дом!» — пронеслось в голове у старика. Молча он продолжал смотреть в трубу, но, разглядев за домом Моор, развалины соседских домов на своей улице, расположенные террасами поля, Грабо и прямо перед носом то, что осталось от Пруннеле, понял, что это не сон, а явь! На склоне Грабо вдруг взвились облачка дыма и появились австрийские солдаты; они бежали пригнувшись.

Младший лейтенант, наблюдавший за Грабо в бинокль, тоже заметил облачка дыма и солдат, оттолкнул старика от перископа, схватился за телефон, вызвал командный пункт батареи и начал передавать координаты цели. Мгновение спустя четыре орудия, укрытые поблизости, ударили беглым огнем по австрийцам — снаряды рвались во дворе и на лугу за домом Тёнле.

Так 24 декабря 1917 года австрийцы пошли на прорыв с целью обойти гору Граппа и реку Пьяве. И с той, и с другой стороны была пущена в ход вся наличная артиллерия, австрийские и венгерские полки двинулись на штурм, желая пробиться к Венеции, которую им обещал император Карл, смаковавший бой с вершины Мелетте. Итальянские части предприняли контратаку, поставив задачу вновь овладеть своими окопами и редутами; пулеметные очереди косили людей, будто сено; в ложбинах, ставших непроходимыми из–за колючей проволоки и лесных завалов, застаивался ядовито–желтый туман удушливых газов. Снег посерел от порохового дыма и пропитался кровью.

До Тёнле Бинтарна теперь никому не было дела, другие заботы свалились на солдат; старик с погасшей трубкой в зубах забился в угол наблюдательного пункта и слушал, как свистят, пролетая над головой, и рвутся вокруг снаряды. Наконец он осмелел и решился посмотреть в щель блиндажа — вдали за лугами еще недавно был наш город. Однако и лугов больше не было: снег, камни, клубки колючей проволоки, трупы солдат — все смешалось в единую массу. И вместо города — груда развалин. Не было и вековых деревьев на кладбище за церковью.

Солдаты занимались своим делом, и Тёнле незаметно выбрался окопами из месторасположения батареи. Оказавшись в лесу, он вылез из траншеи и пошел вниз на равнину той же дорогой, которой в мае прошлого года уходили наши беженцы. И так же, как год назад, грохотали пушки, бушевали пожары, воинские части торопились в горы, а санитарные машины ползли на равнину. Но теперь в горах не осталось ничего, что можно было бы уничтожить и ради чего стоило бы жить.

Медленно, усталым шагом брел Тёнле через лес Кампороссиньоло; молча шли на передовую солдаты, на носилках стонали раненые. Старая бумазейная куртка Тёнле еще хранила горьковатый запах горных трав и овечьей шерсти.

Он вышел из леса, свернул с шоссе и, не разбирая дороги, направился к маленькому хлеву, притаившемуся в овраге в зарослях ракитника и ольхи; здесь поселились ласки и одичавшие кошки, тут и решил Тёнле заночевать.