Избранное - [44]

— Иди, давай выпьем, — предложил Василий. — Что-то в душе, эх, крутит, крутит…

— Да чего там, — попытался как-то притушить остроту момента Андрей. Что теперь рассуждать: то да се, гадай теперь, как оно могло быть. А дело оно простоеживешь и живи себе…

— Выпьем…

— Давай. — Андрей прихватил стакан короткими, сильными пальцами, поднял его. — Хорошая водка… вон как синью отдает. Чистая. У нас все больше по самогону ударяют. Хоть и деньжата пошли немалые, а все привычка, не очень-то на это дело бросать привыкли… Ну…

Они взглянули друг на друга, отхлебнули. Василий откусил бок от моченого яблока, Андрей подумал, поглядел на селедку и закурил.

— Знаешь, тебе надо завтра в сельсовет заглянуть, — сказал он.

— Зачем?

— Как же… Надо вот дом на тебя переписать.

— Кому он нужен, этот дом, теперь… Вон их сколько в поселке, стоят доживают…

— Ну, это другое дело, — Андрей пошел, поправил дрова в печи, опять, задумчиво щурясь, долго смотрел в огонь, затейливо и дико игравший у него на лице. — Это уж другое дело, а закон есть закон… Нужно тебе, нет, а порядок должен быть…

Василий промолчал, время близилось, пожалуй, к полуночи, но спать по-прежнему не хотелось, из окон глядела тьма, и, хотя от этого не исчезало ощущение, что тебя кто-то безжалостный и насмешливый неотступно разглядывает, Василий старался не обращать на это внимания. Он не представлял, что будет дальше и как скоротать время до утра.

— А тебе чего? — сказал, опять возвращаясь к столу, Андрей. — Будет у тебя этот дом вместо дачи, внуки пойдут, будешь привозить на природу… Грибы тут, ягоды, воздух… Ну, а не хочешь дачу, на дрова любой возьмет. — Андрей, словно вновь стараясь нащупать место неуязвимее, помедлил. Много, конечно, не дадут, а сотни полторы-две любой даст. Дрова сухие, близко, трактором зацепил и волоки.

— Может, ты и сам возьмешь? — слегка потирая пальцами словно в одночасье взявшиеся густой и сильной щетиной щеки, спросил Василий, его глаза приобрели какую-то звериную, обволакивающую глубину, но Андрей ничего не заметил.

— А я что? — пожал он плечами. — Мне тоже топить надо. Газ по плану еще через два года подвести обещают.

Да ведь обещать легко, у нас, сам знаешь, каждый, кому не лень, куда как на посулы здоров! Наловчились, хлебом не корми! А двести рублей тоже деньги, ты за них месяц горбишь.

Он хотел еще что-то сказать, но Василий сунул ему стакан с водкой, и они опять выпили, и, странное дело, и тот и другой словно пили не сорокаградусную московскую водку, а воду, лишь у Андрея слегка начинал лосниться разлапистый кончик утиного носа, отчего его лицо всегда имело несколько ехидное и заносчивое выражение, а теперь и того больше. Нос его как бы сам по себе, отдельно от выражения глаз и всего остального лица, задорно и откровенно улыбался. Андрей внутренне был уверен, что именно сам он жил и живет правильно, но только его бывший друг и соперник Васька Крайнев, уехавший в город в свое время по гордости своего характера, не хочет из-за собственной занозистости этого признать, пожалуй, он точно определил, что за бесценок, попросту говоря, за шиш с маком, отдавать большой благоустроенный дом обидно, да ведь здесь именно так и обстоит дело. Никому эти добротные, строившиеся в надежде на детей и внуков дома в мертвом поселке и задаром не нужны, так уж распорядилась жизнь, такую дулю в этом повороте выставила.

— А дом хороший, сколько труда сюда вбухано, — тихо, почти неслышно вздохнул Василий.

— Много, — согласился Андрей и, вздрогнув, поднял голову к потолку, казалось, какая-то тоскливая нота родилась, окрепла и с мучительным грохотом оборвалась.

— Ветер, — сказал Василий, чувствуя, как неуютно и тяжело становится ему в этом обреченном доме.

— Видать, где-то крыша прохудилась, — сказал и Андрей, хотя подумал совершенно о другом, о том, что старухи упорно твердят о домовом, о хозяине и что он все предчувствует и знает наперед. И вслед за тем он нервно оглянулся, он бы мог сто раз побожиться, что в доме вместе с ними был кто-то третий, и этот третий сейчас упорно глядел на него из темного угла. Тихий, но пронзительный холодок сладко тронул ему затылок.

— Вась, Вась…

— Чего тебе?

— Слушай, может, нам того… спать пора? — спросил Андрей.

— Спать? Ну иди ложись, вон на диван, как раз спиной к печке, тепло.

— А ты?

— Посижу, какой там сон…

— Ну, так и я еще посижу, — обрадовался Андрей. — Вот, говорят, ученые до всего дошли, могут этот мир хоть надвое, хоть на восемь частей расколоть… так?

— Не знаю.

— Говорят! — Андреи упрямо повел носом. — А вот что такое в человеке подчас сидит, ни один самый головастый академик не знает. Вот отчего стало мне страшно? Глянул я вон в тот темный угол, а оттуда на меня какие-то глазищи, да так, прямо в душу, а? Кто это знает?

«Все-таки водки много выпили», — подумал Василий, тоже отчасти проникаясь словами и сомнениями Андрея и чувствуя, что в доме действительно кроме них двоих есть кто-то третий, кто с самого начала неотступно следит за ними. Василий был не робкого характера, но сейчас и он посмотрел в дальний угол. Разумеется, ничего и никого там не было, лишь от тепла проступило на стене размытое продолговатое пятно сырости, удивительно похожее на человеческую фигуру.