Избранное - [135]

— Ровно двенадцать, — сказал Былк.

— Я так и думал, — засмеялся доктор. — Условный рефлекс. Когда я жил в городе, ровно в двенадцать часов главный врач больницы делал обход. В те времена я не был охотником. Студенческие годы вовсе не так уж прекрасны, как принято говорить. А вот доктором городской больницы быть неплохо. Осваиваешь профессию. Но у меня тогда не было квартиры. И многого другого. И я сказал об этом начальнику. И не только ему. Но все сказали — подожди, мол, немного, ты ведь тут не теряешь времени даром. Да и, в конце концов, не они, мол, это решают. А потом я приехал в деревню. Здесь по крайней мере в доме не холодно: если хочу почитать, можно и без пальто. Не то чтобы там уж совсем было холодно, но дом был плохо построен: везде сквозняки. Хочу уточнить: я не миссионером сюда приехал. Какие книги я здесь читаю? Книги об охоте. Медициной, конечно, я не могу заниматься. Мне целый день нечего делать! Вот почему я стал охотником.

— Со скуки? — спросил Былк.

— Послушай, Былк, — сказал доктор. — Один приходит ко мне — у него болит зуб, у другого — нерегулярный стул, этот кашляет, у того — глисты. Мне все это на нервы действует. Это элементарные вещи — больные могли бы лечиться сами, но они приходят ко мне, потому что знают, что мне за это платят и я должен их лечить. И лекарства даровые. Одна старуха неделю жила только на витамине C и на уколах, ничего не ела. Говорит, мол, лекарства все равно даровые, раньше, мол, она не могла принимать столько лекарств… А когда я сказал ей, что так она издохнет, рассмеялась. Как это издохнет, когда я сам назначил ей эти уколы? Да ты цыпленка ешь, бабка! Нет уж, хватит с нее цыплят, говорит. И самое удивительное, что не дура была. Ну как не стать охотником? Когда случай серьезный, вызываю «скорую помощь» и отправляю в город. А если несерьезный — закатываю им такие уколы, что больше они в диспансер ни ногой — тогда уж их не дозовешься. И знаешь, нет у меня угрызений совести, некоторые говорят, что должны быть, но у меня — нет, потому что я уверен: здесь нельзя заниматься медициной. Тебе все это интересно?

— Да.

— А ведь я не о себе говорил — я обманул тебя. Так один заяц говорил как раз в двенадцать часов, а я услышал. Он притворялся сельским врачом. Может, пародировал какого-то незадачливого охотника. Меня позабавило, как говорил заяц. А не перекусить ли нам, Былк?

— Можно, если вам хочется.

— У меня в животе относительная пустота. Но все в этом мире относительно, поэтому можно и поесть.

Они сели на траву и поели. Потом пошли дальше.

— Былк, в этом мире все… C’est très facile…[16] А потом — конец. Как обед. Тяжелее вначале. Но вообще все так, как я сказал тебе раньше по-французски… И жизнь, и смерть. Не знаю, заметил ли ты, но я не дурак. Par exemple[17], если бы ум встречался на всех перекрестках, он был бы доступен любому ослу. Только он не встречается. Le résultat, c’est un spectacle lamentable…[18] Вот почему, повторяю, необходим юмор. Знаешь, я встретил однажды умную волчицу, но она была сентиментальна. Это показывает, что и ум имеет свои изъяны, коренящиеся в данном случае в душевных качествах вышеупомянутой особы. Волчица шла, наслаждаясь пейзажем. Я играл ей на гитаре романсы. Она была уже пожилая, то есть, как говорят, зрелого возраста, и поэтому впала в меланхолию, ибо и она — живая душа… И я положил руку ей на шкуру, а она и не почувствовала. И я играл одной рукой на гитаре, а другой — снимал с нее ее же собственную шкуру, а она ничего и не чувствовала. Упивалась романсом. Но который час?

— Семь минут четвертого, — ответил Былк.

— Ты сказал правду, — заметил доктор, глядя на часы. — Хотя знай: очень трудно сказать правду, гораздо труднее, чем солгать. Ну, например, разве твои часы не идут так же, как мои? А, что ты скажешь, Былк?

— Да что ж сказать…

— А ты постарайся. Или лучше я сам тебе скажу. Никогда не знаешь, где начинается и где кончается правда. Это могло бы быть и максимой. В правде всегда есть что-то личное, но только не знаю, в какой мере. Твои часы тоже часть твоего существа, ты ведь даже им подчиняешься. Это своего рода сознание. А что они теперь показывают?

— Тринадцать минут четвертого.

— Опять перекликаются с моими. Но, видишь ли, здесь важны и секунды. Однако мы сейчас на охоте, Былк, значит, я должен тебе сообщить, что заяц, когда сыро, то есть после дождя, предпочитает жнивье. Ему там легко бежать. А когда сухо, он предпочитает пашню. Спит косой под бороздой, в тепле, укрытый от ветра. Берешь его за уши и бросаешь в сумку. Я так и ловлю его в хорошую погоду. Но который час?

— Четыре.

— Прекрасно. Время надо всегда знать точно, чтобы не заблудиться.

— Сейчас точно — одна минута пятого.

— Хорошо, Былк. Тебе надо знать: чтобы охота состоялась и была успешной, необходимо два фактора — дичь и охотник. Охота может состояться во все времена года, как днем, так и ночью. А что касается ружей, то они могут быть разных образцов: длинноствольные, короткоствольные, двустволки, трехстволки, стреляющие дробью и пулями, без оптического прицела, с оптическим прицелом. Когда ружье у тебя с оптическим прицелом, стоит дичи войти в объектив, и ее превосходительству конец. Нажимаешь на спуск и стреляешь. Пиф-паф! И можешь курить сигарету, а потом смотреть на дичь. Она уже лежит всеми четырьмя лапами кверху. Но, Былк, есть и бесшумные ружья. Эти — самые современные. Стреляешь, и ничего не слышно. А дичь, однако, уже готова. Но, знаешь ли ты, Былк, что такое охота с точки зрения биологической?