Избранное - [7]

— Постой-ка! Так не годится!

Ребенок вздрогнул, испуганно взглянул на отца и, решив, что тот хочет запретить игру, невольно прикрыл свое богатство руками. Но отец уже присел возле него и серьезно сказал:

— Этот твой стеклянный никуда не годится. Давай играть вместе. Чур, я синим, вот увидишь — он лучше!

Митица с радостью согласился. Игру начали внимательно и корректно. Отец недоумевал, почему у него все получается не так просто, как он предполагал. В то же время он уже завидовал ловкости и сноровке своего маленького пузана. Глаз хороший и бросок точный!

Они состязались молча и с полным азартом. Отец, сидя на корточках, подпрыгивал, как лягушка, высовывал язык, целясь, прищуривал глаз, наклонялся к шарику, дул на него, желая остановить в нужном месте, а к тому же начал даже переступать линию, с которой катили шары. Но и мальчуган не дремал и строго требовал соблюдать правила: пусть-ка уважаемый папочка играет честно и не жульничает. Господин Райя огрызнулся, стал оправдываться, но, увидев, что малыш несколько раз подряд удачно попал в цель, начал его злобно подначивать:

— А теперь не попадешь, вот и не попадешь!

Когда у мальчика остался последний решающий ход, отец присел вплотную к нему, уставился прямо в глаза и, оскалив желтые зубы, торчащие из-под желтых же усов, смешно скорчив рожу, принялся его совсем уже по-ребячьи дразнить:

— Будет мимо, вот и мимо, эй, ты, не ступай на черту, вот сейчас — и мимо, ха-ха-ха, вот сейчас мимо!

Но мальчика это не смутило. Он весь ушел в себя, глаза его горели, щеки разрумянились. Он стал красивым, на лице появилось взрослое, мудрое выражение. Однако сейчас Райя не чувствовал к нему никакой любви. В голове его начали роиться совсем уж мерзкие мысли, в которых завтра он будет раскаиваться, — например, он вдруг вспомнил, что сыну надо покупать корсет для позвоночника, а это обойдется в три сотни крон; да стоит ли этот карлик того, чтобы его отец и дальше ходил ободранный?! И много еще других постыдных мыслей промелькнуло в его голове. Но вот наконец малыш, внимательно и точно соразмерив силу, толкнул своего Орлика, и тот медленно, качнувшись туда-сюда, завертелся и замер в ямке. Мальчик запрыгал от восторга, запел хриплым взволнованным голосом и захлопал в ладошки.

А побежденный господин Райя сморщил лоб, сплюнул в песок, резанул взглядом ребенка и схватил его за руку.

— Ну, ладно, ладно, чего разорался; давай еще раз, если ты уж такой молодец!

И они начали снова. Мальчуган не мог играть, как прежде. Он устал. А отец весь ушел в игру. Он играл точнее. И все же в конце игры, за время которой они не произнесли ни слова, шансы сравнялись, только теперь уже у отца оставался решающий удар.

Он целился с таким усердием, словно от этого удара зависело повышение по службе. Целился, прикидывал, кусал губы, сердце у него стучало от возбуждения. На лбу выступил пот, было жарко, такого состояния ему еще никогда не доводилось испытать. Он как-то ожил, показался себе молодым, сильным, красивым — он словно готовился к великому подвигу и чувствовал себя чуть ли не Обиличем[5]. Он целился и в страхе — как бы не промахнуться — так наклонился при броске, что немного переступил за черту. Шарик точно вкатился в ямку, и господин Райя, как это только что было с Митицей, расхохотался, наслаждаясь успехом.

— Ха-ха, что, видел, а? Я тебе говорил, что с отцом не так-то легко справиться.

Меж тем Митица серьезно заявил протест, не желая признавать победу отца. Наконец, поело долгих препирательств, отец победоносно, но зло набросился на мальчугана с бранью. Тот расплакался и встал, чтобы убежать из кухни. И тут послышался голос матери. Она уже долгое время наблюдала за игрой и, когда увидела ее плачевный исход, вмешалась:

— Иди сюда, сынок! Ты выиграл! Зачем ты связался с этим большим дурнем… — Потом быстро обернулась к Райе: — А тебе не стыдно доводить ребенка до слез? Совсем рехнулся, в детство впал. Неужели тебе не жалко сына; последнюю радость у него отнял. Как не стыдно!

Райя медленно поднялся, весь красный, и, не глядя на жену, начал очищать пыль с колен. Ему и впрямь стало стыдно. Смущенно он пробурчал:

— Я пошутил!

Но весь вечер был мрачный и молчал. Когда все улеглись и уснули, он долго лежал, не смыкая глаз. Хотелось плакать, он и сам не знал отчего. Но потом, немного успокоившись, он встал, потихоньку на цыпочках подошел к детской кроватке и поцеловал мальчика в горячий вспотевший лобик.

И тогда заснул.

1907

Перевод Т. Поповой.

Буня История человека без корней

I

Доктор Стипа Паштрович, адвокат, чистокровный серб и неизменный безмолвный кандидат в члены государственного сабора, заканчивал свой обычный утренний моцион. Сегодня он опаздывал, и, когда в конце улицы, ведущей к вокзалу, появилась его неуклюжая коренастая фигура, было уже половина десятого. Кухарки, вдовы, жены мелких чиновников и девицы, имеющие не более десяти тысяч крон приданого, возвращались с рынка усталые, раздраженные дерзостью наглых торговок, огорченные и разочарованные тем, что снова, покупая продукты к обеду, не удалось уложиться в один форинт из-за этой проклятой дороговизны! А мужчины — чиновники, адвокаты и священники, заказав обед и еще раз с порога напомнив своим сердитым растрепанным супругам, чтоб те не забыли напоить кур или свиней, отправлялись кто на службу, кто в суд, а кто и в читальню — сыграть партию в шахматы. По дороге они раскланивались друг с другом, перекликались через улицу, спрашивали, как спалось, осведомлялись о здоровье, взвешивали на руке живых сазанов и щук, которых коренастые венгерки, согнувшись под тяжестью корзин, разносили по домам, и вспоминали, что надо успеть до двенадцати изловить своих поручителей, а не то векселя опротестуют и рыбное рагу так и не увидишь. В легкой дымке февральского утра их лица казались белее и светлее, чем обычно. Щурясь в лучах молодого солнышка, они еще издали впивались взглядами в задыхающегося от астмы доктора Стипу, здоровались с ним, а затем долго глядели ему вслед, многозначительно подмигивая друг другу.