Избранное - [11]

В двадцать два года она пришла к убеждению, что напрасно ждет своего гусарского капитана со шрамом на щеке, напичканного впечатлениями от путешествий по Тибету и от охоты на бенгальских тигров. Раньше у нее была привычка забираться в уголок холодной, темной гостиной и, покусывая краешек кружевного платочка, посасывая лимон или горьковатые апельсиновые корки, упиваться своими неоромантическими мечтами. Теперь она стала более вялой, легко утомлялась и забросила свои дорогие тайные грезы.

В двадцать три года она заметила, что начинает худеть, что волосы ее теряют блеск, а тело утрачивает упругость и гибкость. Она замкнулась в себе, стала язвительной, вечно чем-то недовольной и вспыльчивой. Угрожала родителям, что убежит с каким-нибудь солистом цыганского хора или уйдет в актрисы. Она порвала со всеми поклонниками, оставив только одного — пехотного поручика Шмидта, добродушного венца, которого привлекали обеды, сигары и вино господина помощника жупана.

Она знала, что офицер не может на ней жениться, но ей нравилось изводить окружающих и поступать наперекор всем. Игра окончилась печально — она полюбила. В один прекрасный день около пяти часов вечера, когда Боришка ожидала прихода Шмидта, сердце ее забилось и она побледнела. Это ощущение до сих пор было незнакомо ей. Она заплакала от радости и боли. Она чувствовала, что эта любовь не будет легкой и бурной, как вешние воды, — это было последнее усилие, последняя радость ее уже почти убитой, отравленной души.

Боришка знала, что запоздалый цветок уходящей молодости в своих лепестках скрывает смертоносного червя. Она отчаянно ухватилась за это чувство, как мать впивается последним поцелуем в губы своего умирающего от яда ребенка.

Через несколько месяцев Шмидт обратился к начальству с просьбой о переводе обратно в обожаемый «кайзерштадт»[8], где его семейство радостно констатировало, что он поправился на десять килограммов.

А Боришка после очередной домашней бури была отправлена к родным в Татры — забыться и отдохнуть.

В отсутствие Боришки было решено во что бы то ни стало выдать ее замуж. Выбор пал на помощника ее дяди адвоката Стипу Паштровича. Это был прилежный и терпеливый буневец[9], который обладал двумя особенностями — склонностью к полноте и способностью краснеть всякий раз, когда помощник жупана протягивал ему руку.

Дядюшка хорошо знал своего подчиненного. Однажды, когда Стипа закончил работу и собирался идти обедать, доктор Колошвари де Колошвар преградил ему путь и, засунув руки в карманы брюк, с широкой улыбкой посмотрел ему прямо в глаза:

— Послушайте, коллега, вам скоро предстоит открыть собственную контору. Следовательно, потребуются связи с чиновниками и в селах и в округах, понадобится войти во все круги общества. Не собираетесь же вы жить на доходы от ваших хуторов? Вам надо жениться. И у меня есть для вас невеста. Много денег вы за ней не получите. Но ее имя, связи этой семьи создадут вам клиентуру за одну ночь. Так вот, женитесь на нашей Боришке. Родные охотно отдадут ее за вас. Они вас знают как серьезного и солидного человека, который, войдя в такую семью, несомненно будет играть видную роль в нашем городе, а может быть, и во всей Южной Венгрии. Ваше происхождение для них неважно. Когда речь идет о молодом человеке, смотрят не на предков, а на его личные качества. Ну, что вы на это скажете?

Стипа покраснел до ушей: у него побагровела даже коротко остриженная голова.

— Для меня, господин доктор, это, разумеется, большая честь… Я… я только удивляюсь, как это я… моя незначительная особа… И, кроме того, барышня…

Он не смел поднять глаза на шефа, так как в этот момент вспомнил о сплетнях, которые ходили по городу, и ему стало не по себе, но все же сердце у него приятно забилось.

— Неужели вы настолько не знаете особенностей женской души? Да, чувствуется, коллега, что вся ваша молодость прошла в занятиях. Боришка умная девушка, пожалуй, только чересчур темпераментная. Поэтому и с вами она держалась несколько стесненно. Вы же серьезный молодой человек, не такой, как эти студентики и паркетные шаркуны из военных, которые только и способны, что танцевать чардаш, хохотать и вести легкомысленные разговоры. Она вас всегда выделяла и отзывалась о вас с уважением. Впрочем, мы еще об этом поговорим. Приходите сегодня ко мне ужинать. Придете?

— Конечно, конечно, господин доктор!

— Оч-чень хорошо!

Стипа Паштрович был неглупый человек. Он прекрасно окончил гимназию и юридический факультет; сын крестьянина, он ни на кого не мог рассчитывать, кроме как на самого себя и свое трудолюбие. Поэтому он был смешным исключением в стране, где все делалось по протекции. Простоватый «буня»[10] со своими толстыми румяными деревенскими щеками и допотопными понятиями о честном труде, он резко выделялся среди своих товарищей в этом городе олигархии, где при попустительстве чиновников-переселенцев по очереди властвовали два омадьярившихся семейства — Феричи из Баймока и Вайтбахи из Чонопле, разбогатевшие на ростовщичестве, государственных поставках и всякого рода злоупотреблениях. Главы этих семейств меняли жен и любовниц, как породистых лошадей, били зеркала в пештских ресторанах, стреляли в раввинов пробками от шампанского, пробивали пулями инструменты в цыганских оркестрах.