Избранное - [71]

Вернуться в Апт мне уже не на что, а тут мне предлагают снять молельню, и я соглашаюсь, вношу задаток — последние несколько рублей. Скоро грозные дни, может, кое-что заработаю. Так должна же случиться история: какой-то беспаспортный переночевал в молельне. Откуда мне знать, что в молельне ночевать вообще не полагается, тем более без паспорта? Тут, конечно, мне и заслуги доченьки зачли — закрыли мою молельню. И куда ни кинусь, все велят писать прошения. Вот я и пишу прошения. Пока дело висит в воздухе. Тем временем у меня требуют триста рублей штрафа за сына. Он же, Биньомин, сообщает мне, что рисовать портреты уже, слава богу, научился, но пока еще ничего не зарабатывает. Поэтому он решил переехать в другое место и оттуда мне напишет.

Вот старшая дочь, видите ли, могла бы доставить мне много радостей. Благонравная такая, пятеро детишек уже, слава тебе господи. Но уж если не везет, так не везет. Такое несчастье вдруг приключилось, господи спаси и помилуй! Выдал я дочь в Братков за сына богатого купца. Прошло несколько лет, и мой зять, отказавшись от родительского содержания, начал самостоятельно торговать лесом. Мне это сразу не понравилось, ну, посидел бы еще некоторое время на всем готовом, изучал бы талмуд. Но ничего не поделаешь, я уже привык к тому, что меня не слушаются. Тут между отцом и сыном возникло несогласие: велит отец купить, сын старается продать, и наоборот. Такие уж времена настали: яйца кур учат… Но мой зять по натуре благородный молодой человек. Дабы не обижать отца, он переехал в Рахов. Казалось бы, чего лучше, у самой Вислы… И действительно, дела у него шли совсем неплохо, беда нагрянула нежданно-негаданно. Случился в Рахове пожар, и полиция стала сгонять людей тушить его. А тут стоит глухой еврей и не понимает, чего от него хотят. Новый стражник, который не знал, что еврей глух, подумал — бунтовщик, и дал ему подзатыльник. Мой зять, горячий парень, не стерпел такой несправедливости и заступился за глухого. Затеял он спор со стражником, — к несчастью, он немного говорит по-русски. Слово за слово, и мой зять получил затрещину. Затрещина — это бы еще ничего. Да вот беда: хозяин сгоревшего дома незадолго до того застраховал его, и страховое общество прислало человека расследовать, не имел ли здесь место поджог. Хозяин доказывает, что его в тот день и дома-то не было, на ярмарку ездил куда-то. А тот, из страхового общества, говорит: «Тем хуже. Чего ради человек, который ничем не торгует, едет на ярмарку? Значит, чужими руками поджег». Начинают искать сообщников, и подозрение падает на глухого и на моего зятя; они, видите ли, мешали тушить пожар. Пока суд да дело, обоих посадили. Поднялся шум, сообщили отцу моего зятя, и он примчался, готовый осыпать кого следует деньгами. И тут прежде всего составили протокол за предложение взятки. Та же взятка послужила доказательством, что подозрение имеет основания. Короче говоря, зять просидел шесть месяцев и вконец разорился; лес на Висле потонул, накопились долги. Еще и отца за собой потянул.

Дочка спрашивает, не могу ли я выслать несколько злотых.

Где уж там, вот если бы мне дали открыть молельню, тогда, может быть…

Вы, конечно, и не думали, что перед вами человек с такими камнями на сердце.

Что мне еще вам рассказать? Никто, кроме бога, человеку не может помочь. Но сегодня уж слишком много накопилось у меня на душе, вот и захотелось поделиться…

В нескольких милях от Апта — голова у меня так заморочена, что я забыл, как деревня называется, — живет арендатор. И как живет, дай бог всякому! Сам он ничего собой не представляет, читает по складам, а по происхождению… да что тут говорить… Но если бог захочет, и веник выстрелит. Из ничего этот человек вырос в управляющего молочным хозяйством у молодого барина. Барину захотелось заморских утех, и он оставил на попечение Иосла — еврея зовут Иосифом — все свое молочное хозяйство, шестьдесят с лишним коров, и тот загребает золото. Чем дальше, тем больше денег нужно барину, и Иосл становится арендатором: две деревни. Раз богу так угодно… И дочь у этого Иосифа, не скажу — красавица, по сравнению с моими просто обезьяна, но я бы охотно с ним поменялся. Тихая, благонравная, очень приличная девушка. Не понимаю, откуда такая берется в деревне у отца-невежды. А мать у нее… не люблю злословить, но такую и в дом пускать опасно. Когда она приезжает в Апт на грозные дни, женская синагога превращается в ад. Стерва каких мало, новоиспеченная богачка, из прислуг вышла. Но опять-таки когда бог захочет, так и детей хороших даст. Посмотрели бы вы, как девушка молится по утрам… А ее гостеприимство по отношению к каждому, кто приезжает в деревню, а ее уважение к ученым людям. Нет слов, благословение божье, да и только. Однажды, то ли на Новый год, то ли в праздник кущей[66], пробирается к восточной стене в синагоге, прямо ко мне, тот самый Иосл и говорит: «Реб Хаим, тысячу карбованцев даю!» Ему, значит, приглянулся Биньомин. Тогда никто еще не знал, какой бес в парне сидит, а лицом он хоть куда, красивый парень. Не скрою, меня даже пот прошиб. Да, точно, в Новый год это было, как раз перед тем, как рог протрубил