Избранное - [47]

Стоит собраться нескольким старым ткачам, как сразу начинается разговор о хороших временах. Не о тех, которые придут — их уже никто не ждет, — но о старом добром времени, когда ткач работал на себя — собственный станок, собственная пряжа — и свой товар сбывал сам. От пятнадцати до двадцати рублей в неделю зарабатывал и ни от кого не зависел, был свободным человеком, даже в городских делах имел голос. Говорят, ткачи выделяли своего представителя в общину. Теперь ткач — простой рабочий — пряжа не его, товар он сдает. Он не знает, сколько стоит пряжа, не его это дело, не знает, во сколько оценивается его труд; он получает со «звезды». Семь-восемь копеек за звезду считается приличной платой.

Да, я забыл, что разговариваю с сапожником, который не знает, что такое звезда. Представь себе, что ты живешь в большом городе и работаешь вовсе не на своих заказчиков. Кожи ты не покупаешь, мерки с ноги не снимаешь и готовых сапог на дом не относишь. Ты имеешь дело только с купцом, который дает тебе кожу, а потом принимает работу и платит за столько-то пар сапог столько-то и столько.

Вот это и есть звезда, когда, понимаешь ли, оптом работаешь на купца. Прибыль купец забирает себе, а тебе оставляет на воду для каши, ведь у других и водички этой нет… Вообрази себе, что ко всему прочему начинается еще разговор о машине для шитья сапог, а руки сапожника, значит, теперь и вовсе ни к чему. Недурно, а? Вот так примерно обстоит дело у нас. Восемь копеек за звезду — это предел мечтаний. Но как поживает душа моя Мирьям? Ей все еще нравится вышивать платочки для чужих носов? Не разучилась ли она петь во время работы, звенит ли еще в доме ее серебристый голосок? А глаза — удалось ли им сохранить свою ясность, детскую чистоту, они все такие же небесно-голубые? Не краснеют ли веки? А у тебя что? Не собираешься ли ты, воспользовавшись войной между Грецией и Турцией, тайком пробраться в Палестину на могилы предков? Или же, набравшись храбрости, ты решил отправиться в Аргентину, чтоб бороться с саранчой? Здесь, брат, больше невмочь…

Но вернее всего, ты, конечно, все еще тешишься старым, добрым правоверным «Алшехом» и мерещится тебе «Тысяча и одна ночь» на еврейский манер… Пиши! Не зазорно будет и Мирьям приписать несколько строк… Послушай, когда я иногда во сне вижу у Мирьям красные веки, я ухожу на фабрику, сжав кулаки… Но тебе этого не понять…

Твой преданный будущий шурин…

Второе письмо

Когда ты в одном письме несколько раз спросил о моих делах, я между строк прочитал твою мысль; моего дорогого будущего шурина интересует, конечно, когда же свадьба? Получив в ответ обильный перечень ткацких горестей, ты мог бы догадаться, что не так скоро.

Крепкая же у тебя голова, мой будущий шурин! Пока не стукнешь молотком по твоему котелку, он не сварит.

Но если уж ты выложил все, что думаешь, как селедку на тарелку, то и я вынужден ответить ясно и недвусмысленно.

Я не могу, пока что мне нельзя жениться!

Ты спрашиваешь, не забыл ли я на чужбине того, что говорил дома; ты подозреваешь, что я стал другим, что мне подменили сердце, говорят же: с глаз долой — из сердца вон. О нет! Душе моей Мирьям, я уверен, ты письмо не показывал, она бы мне таких вопросов не задавала, она знает, что мы с ней связаны навеки, на жизнь и на смерть!

Эх, брат, соединиться с Мирьям я жажду так, как только может человек жаждать счастья, как может он желать освободиться от тоски, от сердечной муки, от гнетущей заботы…

Я об этом мечтаю, но мало ли о чем мечтает ткач?

Вот захотелось сыну одного моего работодателя и дочери другого, и они поженились. Веселая свадьба была, даже нас, рабочих, не забыли: водку поставили. А когда я сказал, что не пью, мастер покосился на меня, наверно, достал носовой платок и узелок завязал.

Вся дорога от дома до синагоги была выложена коврами. Звуки оркестра возносились к самому небу, луна и звезды плясали. Оглушенные, сконфуженные, онемели высокие фабричные трубы! Улица купалась в свете, который лился из танцевальных зал. Свет лился, как вино, а вино, как вода! Вчера сыграли свадьбу, сегодня молодожены отправились в свадебное путешествие.

Они захотели и поженились. Ты, наверно, думаешь, что они очень нуждались друг в друге, жить не могли врозь? Ничего похожего! У жениха на фабрике несколько знакомых девушек. За день до свадьбы он устроил для них пирушку и для каждой припас подарок, чтоб не забыла его во время разлуки. Веселая это была пирушка, пожалуй, веселее, чем свадьба, вино здесь пили получше…

Среди девушек находилась и замужняя женщина, жена ткача… Я его знаю — пьяница! Но поди угадай, пьет ли он потому, что она так ведет себя, или же она ведет себя так оттого, что он пьет. А может быть, причина поведения обоих в том, что «Алшех» здесь вышел из моды, публика предпочитает ему прогулку по субботам. В общем, пирушка удалась на славу. Невеста тоже не отличается добродетелью. Когда-то девушка была подобна зеркалу, которому достаточно одного лишь дуновения, чтобы помутнеть, теперешние же барышни как сита, чего только не пропустили сквозь себя… Знаю одно: невеста месяц целовалась с бухгалтером, месяц — с представителем фирмы, а на прогулку выезжала с обоими вместе…