Избранное - [64]

— Кто такая эта графиня Мендеи? — спросил он вдруг у сидевшего рядом Зубковича.

— Вдова графа Адама Мендеи. Очень богатая женщина. У супруга ее было огромное состояние, поместья, дома в Пеште и в Вене; она все унаследовала, детей у нее нет. И сама графиня по богатству не уступала своему мужу. Два года она вдовеет. Веселая вдовушка. Было у нее дюжины две женихов, но всем она отказала. Графиня Берлогвари очень любит ее. Видите? Они могут шептаться так целый вечер. Ну как, лакомый кусочек?

— Очень красивая женщина.

— Красивая женщина? Нет, молодой человек, скажите, не церемонясь, лакомый кусок! Вот что важно. Вы тоже не пожалели бы дать за нее сотню, не так ли?

— У меня нет сотни, — засмеялся Надьреви.

— Ну, дружок, если бы за этим дело стало, я одолжил бы вам сотню. Правда, у меня ее нет, как я уже говорил, но ради такого случая я попросил бы у кого-нибудь взаймы. Хотя бы у нее самой, хе-хе-хе… Неплохо, а? Потом, когда пришло бы время отдавать долг, я сказал бы, что она уже получила деньги, что я с вами послал, ну как? Хе-хе-хе. Неплохо, а? Видите, какую прекрасную шутку можно было сыграть при случае.

— У русских в этой войне нет хорошего полководца, — раздался чей-то безапелляционный голос. — Будь у них Наполеон, они разбили бы японцев.

— Сомнительно. Теперь уже Наполеоны не идут в счет.

Надьреви курил, не скучал: он слушал и смотрел на людей, собравшихся в курительной. Диковинные звери в зоологическом саду. Все, конечно, изящно одеты, выхолены, на лицах невозмутимость и сознание собственного достоинства.

Обычному представлению об аристократах больше всего отвечает внешний облик графа Правонски. У него тощие длинные ноги и каменное лицо, которое невозможно представить без монокля в глазу. Графиня Мендеи просто красивая женщина, а Андраш красивый юноша. Если бы их всех раздеть, — например, в усадьбу ворвались бы разбойники и выкинули такой номер, — то голых дам и господ можно было бы принять за служащих какой-нибудь конторы. Если заставить их немного поработать, женщин — помыть пол, мужчин — порыхлить землю мотыгой, то за несколько часов они приобрели бы вполне демократический вид. Граф Берлогвари едва ли отличался бы чем-нибудь от своего батрака. Барон Фадди и того меньше. Граф Каранди после некоторой метаморфозы вполне сошел бы за ночного сторожа. Графа Эстерага незачем и заставлять землю рыхлить: после небольшого переодевания и грима он превратился бы в великолепного парикмахера. У него, между прочим, лисья мордочка. Да, люди похожи на животных. Кто — на лису, кто — на бульдога, кто — на обезьяну. Граф Берлогвари не лиса, не бульдог и не обезьяна, а бык. С бараньей головой. Андраш нагишом чувствовал бы полную растерянность. Стеснялся бы своих кривоватых ног. Трагедия. Именно потому, что в остальном сложен безупречно. Баронессе Вештарп надо только взъерошить волосы, и она станет цыганкой, гадалкой. Интересно, даже в ее манере говорить есть что-то цыганское. Она то и дело вставляет «честное слово», божится, клянется. Может быть, речь, поведение человека определяются его внешностью? Странно. Но как бы то ни было, граф Эстераг с лисьей мордочкой — это появившийся инкогнито парикмахер, вежливый, услужливый. Даже лакею, наверно, дал бы он сигарету, если бы тот курил. «Не прикажете ли причесать?» — так и ждешь от него вопроса.

— Наполеон был авантюг’ист, — заявил граф Правонски. — Можно сказать, мошенник.

— Если и не мошенник, то все-таки сын адвоката.

— Мошенник! Он не завоевал, а опозог’ил Евг’опу.

— Но он был императором.

— Я не пг’изнаю его импег’атовом.

— Вот как! Ты, Эндре, преувеличиваешь. Неоспоримые факты нельзя отрицать. Не стоит, по крайней мере.

— Для меня он не импег’атов. Для меня сын адвоката не может быть импег’атовом. Он авантюг’ист именно потому, что пг’овозгласил себя импег’атовом. И во что бы то ни стало хотел пг’имазаться к монаг’хам.

Поднявшись с места, граф Берлогвари достал из курительного шкафчика еще несколько коробок сигарет и положил их на столики. Потом сел около барона Фадди недалеко от Надьреви.

— О вкусах не спорят, — сказал он. — Мы курим «Принцесас». Не люблю дешевые сигареты.

— Я предпочитаю сигары.

— Но он был талантливый человек, — продолжался спор о Наполеоне.

— Все авантюг’исты талантливы. Талант — не заслуга. Все зависит от того, на что идет этот талант.

— Сомнителен и его талант, — вмешался третий голос. — Он же был под конец позорно свергнут. То, что он создал, развалилось, и карьера его кончилась на острове Святой Елены.

— Да, — согласился граф Правонски. — Он потег’пел настоящее фиаско. Правильно ты заметил, дог’огой кузен.

— Его талант неоспорим. Он руководил сражениями и почти все выигрывал. Ввел свои порядки. Кодекс Наполеона не шутка.

— Пустое! Его сочиняли юг’исты и пг’очие писаки.

— Я лишь того считаю талантливым, кто до конца побеждает. Пусть даже не в битвах. Талантливый человек тот, кто, благополучно прожив жизнь и минуя беды, спокойно умирает в старости. Разве не так?

— Об этом можно поспог’ить.

«Граф Правонски, конечно, довольно неприятный тип, — подумал Надьреви, — но он не так глуп, как кажется с первого взгляда».