Избранное - [40]
Вернулся Андраш. По тому, как он, подняв и растопырив пальцы, посмотрел на свою руку, видно было, что он почистил ногти.
— Двенадцатый час, — сказал он. — Сегодня уже при всем желании мы ничего бы не успели. Ну, а раз и желания нет… Мы можем немного пройтись, если вам угодно.
Спустившись по лестнице, они вышли из дома, затем направились к флигелю, в комнату учителя.
— Вы здесь всем довольны?
— Да, конечно.
— Этот Ференц — ленивая свинья. С ним надо построже.
Надьреви промолчал. Андраш, осматриваясь, прошелся по комнате, потом в нетерпении устремился к двери, потащив за собой учителя.
— Этому флигелю не меньше двухсот лет. Если не больше. У него такие толстые стены, что… наверно, в метр толщиной. Летом в нем прохладно; если и зимой вам доведется побывать в Берлогваре, то вы убедитесь, как тепло в доме; чтобы протопить его, достаточно нескольких поленьев. Прежде это был господский дом.
«Если и зимой вам доведется побывать в Берлогваре!» — У Надьреви разыгралось воображение.
— Новый дом стоит лет семьдесят. Строил его мой прадед. И попросторней мог бы построить, да ему не нужно было: его резиденция находилась в Ш.; в Берлогвар он заезжал ненадолго.
Когда они выходили из флигеля, Андраш остановился возле гири.
— Вы уже видели ее?
— Да.
— Поднять можете?
Прикинув, Надьреви гордо ответил:
— Разумеется.
— А одной рукой?
— Это я и имею в виду.
— Что ж, поглядим.
Сжав ручку железного шара, Надьреви поднял его правой рукой.
— Вот, пожалуйста! Сколько раз прикажете?
Он поднял гирю пять раз. Потом пришла очередь Андраша, который поднял ее девять раз. Чуть покраснел и, слегка отдуваясь, поставил ее на землю.
— Пять раз прекрасно, — с одобрением сказал он. — Глядя на вас, и не подумаешь. В вас скрытая сила. — И похлопал учителя по плечу.
Надьреви засмеялся, подумав, что ему, вероятно, опять устроили испытание.
Обед прошел гладко. Учитель сделал новое наблюдение: граф Берлогвари был деспотом в своей семье. Голубиная кротость, тихая речь графини объяснялись, вероятно, ее запуганностью. Андраш дрожал от страха в присутствии отца, как ученик перед строгим учителем. Никогда не возражал ему, о чем бы ни заходила речь: о вкусе вина, о том, что графу Тамашу следовало бы отобрать доверенность у своего адвоката или о том, что в этом году мух больше, чем в прошлом, — даже в столовую залетают. Андраш во всем соглашался с отцом, чаще молчал, видно, ожидая с нетерпением, когда кончится обед и короткое совместное пребывание в курительной. На вопросы он отвечал вяло, от растерянности запинался и с трудом подбирал слова. А граф Берлогвари был вежлив как с женой, так и с сыном; казалось, грубое слово не может слететь с его уст; но говорил он очень решительным тоном, точно начальник канцелярии со своими чиновниками, к которым относится по-отечески, но держит их в беспрекословном повиновении.
На первое к обеду был мясной бульон. Но что за бульон! Не такой, какой варит из плохой говядины мать Надьреви, и не теплая водичка, которой потчуют в пештских харчевнях. В бульоне плавали пельмени с мясом. На второе была говядина, нежная, очень вкусная. К ней подали огуречный соус, рис, поджаренную манку, брюссельскую капусту, по-английски приготовленный зеленый горошек и румяный картофель фри.
Надьреви выпил вина, повеселел и, набравшись храбрости, даже пустился в шутки. Когда графиня заметила, что картофель слегка пережарен, учитель отважился произнести целую тираду:
— Странная история с этим словом «картофель». Известно, что больше всего отличается написание слов от их произношения в английском языке. Англичане пишут Shakespeare, а говорят Шекспир. Но это пустяки. Мы пишем и в меню обычно стоит «картофель», а говорим «картошка». Тоже расхождение.
Графиня сказала, что барон В. упорно называет картофель «картуфлем». Предпочитает говорить «пантуфли», а не «пантофли». Тут разговор коснулся разных курьезов в произношении.
— Завтра к нам приедет один гость, граф Правонски, вы с ним познакомитесь, — с улыбкой обратился граф Берлогвари к учителю. — Он картавит. Да так замечательно, что вместо «эр» произносит иногда великолепное «вэ». К примеру, «ведкий» вместо «редкий». Да, ведкая пшеница, ведкий ячмень, ведкая вожь, то есть рожь.
— Один наш приказчик вместо «е» говорит «а», — подхватил Андраш. — Но не всегда, а только в некоторых случаях. Например, керосин, у него «каросин», а жеребенок «жерабенок». Он говорит «каросиновая лампа», «жерабенок захромал».
За говядиной последовали жареные куропатки, нашпигованные салом. Потом ореховый торт. Разные фрукты и даже свежий инжир.
В курительной просидели недолго. Граф Берлогвари и Андраш выкурили по сигарете; все выпили по маленькой чашечке кофе и разошлись.
Надьреви пошел к себе в комнату, прилег на диван. Ничего умней не мог он придумать. Да и слишком плотно пообедал, чтобы чем-нибудь заняться, хотя бы прочитать «Римское право».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.
Книга состоит из романа «Карпатская рапсодия» (1937–1939) и коротких рассказов, написанных после второй мировой войны. В «Карпатской рапсодии» повествуется о жизни бедняков Закарпатья в начале XX века и о росте их классового самосознания. Тема рассказов — воспоминания об освобождении Венгрии Советской Армией, о встречах с выдающимися советскими и венгерскими писателями и политическими деятелями.
Семейный роман-хроника рассказывает о судьбе нескольких поколений рода Яблонцаи, к которому принадлежит писательница, и, в частности, о судьбе ее матери, Ленке Яблонцаи.Книгу отличает многоплановость проблем, психологическая и социальная глубина образов, документальность в изображении действующих лиц и событий, искусно сочетающаяся с художественным обобщением.
Очень характерен для творчества М. Сабо роман «Пилат». С глубоким знанием человеческой души прослеживает она путь самовоспитания своей молодой героини, создает образ женщины умной, многогранной, общественно значимой и полезной, но — в сфере личных отношений (с мужем, матерью, даже обожаемым отцом) оказавшейся несостоятельной. Писатель (воспользуемся словами Лермонтова) «указывает» на болезнь. Чтобы на нее обратили внимание. Чтобы стала она излечима.
В том «Избранного» известного венгерского писателя Петера Вереша (1897—1970) вошли произведения последнего, самого зрелого этапа его творчества — уже известная советским читателям повесть «Дурная жена» (1954), посвященная моральным проблемам, — столкновению здоровых, трудовых жизненных начал с легковесными эгоистически-мещанскими склонностями, и рассказы, тема которых — жизнь венгерского крестьянства от начала века до 50-х годов.