Избранное - [19]
— Берлогваре… Тьфу, пропасть, неужели уже час ночи? Время позднее. Пора мне идти.
— Успеешь.
— Нет, я еще прогуляюсь. В два вернусь домой.
Надьреви хотел расплатиться за кофе и все три съеденные булочки. Но официант Марци посчитал ему четыре булочки, чего Надьреви не заметил. Он уже пожал Сирту руку, но тот напоследок еще подтрунил над ним:
— Да… и не щипи графиню за мягкое место.
— Ну, до свидания, джентльмен. Мы еще, возможно, увидимся. Но на всякий случай я тоже дам тебе несколько полезных советов. Если хочешь непременно прослыть настоящим джентльменом, то говори «миништр», «шокровище», «лэто».
— Благодарю тебя, на досуге обдумаю твои советы. А есть у тебя деньги на дорогу? Тебе безусловно надо купить кое-что.
— Деньги на дорогу мне пришлют; может быть, и на покупки хватит.
— Что ж, я искренне рад. Тогда мне не придется из-за тебя нести в ломбард мое элегантное пальто.
Надьреви направился к Варошлигету. Потом свернул в переулок. Прошелся по улице Вёрёшмарти до того дома, где жила Ирен Ш. Остановился и долго смотрел на окна четвертого этажа. Это была несчастная, неразделенная любовь. Душевное томление. Неосуществимые мечты о будущем. Красивые мучительные переживания, тяжкие вздохи. Потом, словно утомившись, он успокоился и пошел домой. Когда он проходил мимо какого-то трактира, там пиликала скрипка и хриплый голос пел с бесконечной тоской: «Я не хочу, чтоб бог тебя винил за все моя страданья и утраты». Остановившись, Надьреви слушал товарища по несчастью. Его стенания казались смешными. Сладкий тягучий голос вызывал улыбку. Надьреви двинулся дальше и сам принялся напевать: «А станет грустно, вспомни, кем я был, кем был я для тебя когда-то»[12].
После этого романса он спел еще два; на улице было тихо, тишина окутывала город, стояла ночь, и гулко отдавались его твердые шаги по булыжной мостовой. Ну и походка! Он ходил всегда, точно маршировал, вбивая каблуки в землю. Глядя на него со стороны, можно было подумать, что необыкновенная решительность характера неудержимо увлекает его вперед.
Дойдя до дому, он позвонил. Швейцар открыл дверь и встретил его дружелюбной улыбкой. Хотя в кармане у Надьреви нашлось бы немного мелочи, он не заплатил ничего. Все равно он задолжал привратнику за пять месяцев; оба они прекрасно знали, с какого дня вести счет. К этой сумме, правда, следовало прибавить три раза по сорок филлеров, потому что трижды за последние пять месяцев печальные мысли не давали Надьреви заснуть, он вскакивал среди ночи и бродил по городу. Часами кружил по улицам, а на рассвете усталый и продрогший возвращался домой. Верней, не усталый, а пресыщенный длинной прогулкой, потому что Надьреви понятия не имел, что такое физическая усталость. Однажды, во время духовного кризиса, в воскресенье в час дня пошел он в Варошлигет; но так как денег у него не было, чтобы посидеть где-нибудь в кафе, а может быть, просто не хватило душевного спокойствия, — он долго ходил, возвращался в город, потом снова шел в Варошлигет, бродил до трех часов ночи и не устал. Лишь довел себя до того, что сон перестал казаться ему глупой прихотью.
Сто крон прислали Надьреви из Берлогвара на дорожные расходы. Итак, пора было ехать. Он посмотрел в кафе расписание, записал, что поезд отправляется в девять вечера с Южного вокзала. В Э. приходит в два часа ночи, там надо ждать до пяти, пересесть на пригородный поезд, который в девять утра прибывает в Берлогвар. Надьреви составил телеграмму и отправил ее. Долго ломал голову, не зная, как написать адрес и текст. Телеграмма должна быть краткой. А какой адрес? Берлогвар, Берлогвари? Да это просто смешно. Графу Берлогвари, Берлогвар? Этот вариант не лучше первого. Или просто поместье Берлогвар? И так плохо. Писать титулы в телеграмме довольно нелепо. А если уже стоит «граф», можно ли обойтись без «его сиятельства»? Ненавистные слова! После долгого раздумья он остановился на следующем варианте: «Берлогвар, графу Андрашу Берлогвари».
У него было всего-навсего сто крон. На первое время. Впрочем, даже меньше, потому что и кафе и телеграмма стоили денег. За железнодорожный билет надо заплатить восемнадцать крон, как он прочел в расписании. Перед отъездом придется отдать долг швейцару, ровно пятнадцать крон. Кое-что оставить бедняжке матери. Она получила у почтальона деньги и тщетно надеется, наверно, что половина перепадет ей. Словом, едва хватит на мелкие покупки. А купить кое-что надо. По правде говоря, и чемодан следовало бы приобрести, ведь старый такой рваный, облезлый, что стыдно с ним ехать. У бродячего ремесленника и то лучше. На станции его будет ждать коляска, сказал Пакулар. Неужели с таким чемоданом садиться в коляску? Появиться у графов в своем единственном костюме, с потрепанным пальто на руке? Но он не в состоянии купить ни новое пальто, ни костюм, ни чемодан, без всего этого в крайнем случае можно обойтись. Что же нужно? Зубная паста, мыло, щетка для волос. К счастью, есть карманные часы, которые идут правильно. Надо записать, что взять с собой. Книги, конечно, чтобы готовиться к урокам. Носки. Господи, они все рваные. Носить-то их можно, но в стирку отдавать нельзя. Бедность — позор. Человек беззащитен, особенно бедняк. Не стыдиться бедности, лохмотьев, драных штанов, ботинок, откуда торчат пальцы, — вот в чем проявляется настоящая сила духа. Кому не нравится рвань, пусть даст новые ботинки. А кто стыдится дырявых башмаков? Не всегда тот, кто вынужден их носить. Впрочем, у него ботинки пока еще вполне приличные.
