Избранное - [18]

Шрифт
Интервал

— Хорошо, пусть квартирная плата будет сорок крон в месяц, — сказал Рона. — Это много, но я согласен. Сорок, что еще?

— Ошибаешься, не сорок, а сорок две. Ведь джентльмен и прислуге должен дать две кроны на чай.

— Дальше.

— Завтрак. В приличном кафе. Восемь крон в месяц. Обед. Не ресторан имею в виду, а обрекаю жертву на домашний стол. Скажем, восемнадцать крон. Ужин. Наш молодой человек пока что не надьварадский епископ и обойдется без паштетов, у мясника будет покупать что-нибудь по вечерам. Хлеб, колбаса и прочее, без сыра и фруктов — это пятьдесят филлеров в день, значит, пятнадцать крон в месяц.

— Да мы почти у цели! — торжествующе воскликнул Рона. — Складываю, получается восемьдесят три кроны. Это же еще? Квартира, питание есть, ну на стирку и мелкие расходы надо прибавить, положим, крон десять в месяц. Всего девяносто три, — итак, сто крон, как я говорил, для сносного существования вполне достаточно.

Теперь торжествующе смеялся Сирт. Надьреви молчал в задумчивости.

— Ты дурак, — сказал Сирт. — Богатый мерзавец, считающий, что только у него есть запросы, ему само все идет в руки, а другие пусть довольствуются жалкими крохами. Где расходы на одежду?

— Пардон! Пусть носит то, что у него есть.

— То, что есть! — вмешался тут и Надьреви. — Откуда взяться одежде? С неба она, что ли, упадет?

Сирт:

— Нет, с неба падают снег и дождь. За одежду надо платить.

Рона:

— На одежду двадцать крон в месяц.

— Ошибаешься! Заказанный у посредственного портного костюм стоит девяносто крон.

— Ну и что? Выходит, двадцать крон в месяц.

— Мало, потому что…

— Пусть покупает готовое платье.

— Успокойся, будет покупать. Это шестьдесят крон.

— Значит, пять крон в месяц.

— Ошибаешься! Ему же нужен костюм, летнее и зимнее пальто, сорочка, кальсоны, ночная рубашка, шляпа, ботинки, галстук, носки.

— На все это хватит двадцать крон в месяц.

— Не хватит. То одно нужно, то другое; надо чинить одежду, обувь; понадобятся колодки для ботинок, резинки для носков, подтяжки или ремень, — словом, по меньшей мере сорок крон в месяц. На эти деньги он сможет одеваться, как бедный писарь или жалкий почтовый чиновник. Но давайте подведем итог, — сто сорок крон.

Они продолжали считать. С неистощимой изобретательностью Сирт то и дело добавлял расходы. Бритье. Парикмахер стоит денег. Если бриться дома, то понадобятся бритва, мыло, точильный ремень, смазка для него, придется иногда отдавать точить бритву. Чтобы мыться, нужно мыло. Заболит голова, потребуется аспирин. Раз в неделю можно позволить себе выпить кружку пива, съесть соленую подковку. Два раза в месяц — купить каких-нибудь фруктов. Извините, крем для обуви тоже нужен. Порвался шнурок на ботинках, без него не обойдешься. Поздно возвращаешься домой, плати десять филлеров швейцару за то, что откроет дверь парадного, а после полуночи — даже двадцать. Постойте! А если купишь газету… Случайно, изредка. На книги уж не разоряешься… Проходишь по Цепному мосту, четыре филлера. Разболелся живот, необходимо какое-нибудь лекарство. А врач что, бесплатно будет лечить? Предположим бесплатно, если это хороший приятель. А вдруг придется послать заказное письмо? Сломается пружина у карманных часов, выпадет стрелка? А как быть с театром? Даром, что ли, достаются билеты? Да и гардероб в театре стоит денег. Второй завтрак в счет не идет, вечерний чай тоже… Пойдешь навестить старшую сестру, надо отнести конфет племянникам. Сам ты никогда их не ешь. Но вот куришь. Носишь очки или нет? Предположим, нет. Помимо ста сорока крон нужна уйма денег. У тебя есть квартира, питание, одежда, фрукты, а как же удовлетворить половые потребности?

— Ну, дружище, это нечего считать, — возразил Рона. — Ишь куда хватил! Предположим, у этого субъекта есть любовница.

— Хорошо. Где он с ней встречается? В гостинице? На квартире? Неужели нигде не бывают они вместе? И в кондитерскую не ходят? Мороженое не едят? Даже цветов не преподносит он даме? Не отправляет писем с посыльным? А посыльному тоже надо платить.

Сирт хохотал. Рона, отмахиваясь руками, возражал против новых и новых расходов, но наконец сдался. На него напустился Надьреви и вместе с Сиртом заткнул ему, рот. Прикинувшись рассерженным, Рона встал с места. С такими глупцами не стоит спорить. Он уже составил для себя на субботний вечер хорошую программу развлечений. В венском театре дают «Тангейзера»; он поедет скорым поездом в Вену, купит билет в партер, послушает оперу. Несомненно получит удовольствие. Шмедеш поет Тангейзера, Демут — Вольфрама. Поужинает в ресторане и ночным поездом, тоже скорым, вернется в Будапешт. Все это обойдется ему меньше чем в сотню крон.

Надьреви и Сирт остались вдвоем. Слегка поругали Рону, богатого своего приятеля, потом Сирт вернулся к прежней теме.

— Когда ты поедешь?

— Через несколько дней.

— Все будет хорошо. Погоди, тебе еще повезет.

— То ли да, то ли нет.

И Надьреви рассказал, что его будущий ученик, судя по слухам, немного своенравен и необуздан. Еще неизвестно, поладят ли они.

У Сирта и тут нашелся хороший совет:

— Пустяки, будь только сдержанным, молчаливым, серьезным, не допускай никаких вольностей. Пожалуйся, что у тебя много неприятностей: тебе придется опять отсидеть несколько дней в каталажке. Ты дрался на дуэли и, — отягчающее вину обстоятельство, — ранил своего противника. К счастью, только шпагой, потому что не стрелял в него во время поединка на пистолетах. Разве плохо? — Покачав головой, Надьреви насмешливо улыбнулся. — Знаю, ты не способен на подобные поступки. И считаешь это достоинством. А по-моему, напротив, это слабость. Ты вечный гимназист. И умрешь гимназистом. Быть бы тебе учителем. Добросовестным, механически объясняющим урок учителем. Будь я на твоем месте, я писал бы свою фамилию не через «i», а через «игрек»


Рекомендуем почитать
Скучаю по тебе

Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?


Сердце в опилках

События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.


Шаги по осени считая…

Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.


Страх

Повесть опубликована в журнале «Грани», № 118, 1980 г.


В Советском Союзе не было аддерола

Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.


Времена и люди

Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.


Избранное

Книга состоит из романа «Карпатская рапсодия» (1937–1939) и коротких рассказов, написанных после второй мировой войны. В «Карпатской рапсодии» повествуется о жизни бедняков Закарпатья в начале XX века и о росте их классового самосознания. Тема рассказов — воспоминания об освобождении Венгрии Советской Армией, о встречах с выдающимися советскими и венгерскими писателями и политическими деятелями.


Старомодная история

Семейный роман-хроника рассказывает о судьбе нескольких поколений рода Яблонцаи, к которому принадлежит писательница, и, в частности, о судьбе ее матери, Ленке Яблонцаи.Книгу отличает многоплановость проблем, психологическая и социальная глубина образов, документальность в изображении действующих лиц и событий, искусно сочетающаяся с художественным обобщением.


Пилат

Очень характерен для творчества М. Сабо роман «Пилат». С глубоким знанием человеческой души прослеживает она путь самовоспитания своей молодой героини, создает образ женщины умной, многогранной, общественно значимой и полезной, но — в сфере личных отношений (с мужем, матерью, даже обожаемым отцом) оказавшейся несостоятельной. Писатель (воспользуемся словами Лермонтова) «указывает» на болезнь. Чтобы на нее обратили внимание. Чтобы стала она излечима.


Избранное

В том «Избранного» известного венгерского писателя Петера Вереша (1897—1970) вошли произведения последнего, самого зрелого этапа его творчества — уже известная советским читателям повесть «Дурная жена» (1954), посвященная моральным проблемам, — столкновению здоровых, трудовых жизненных начал с легковесными эгоистически-мещанскими склонностями, и рассказы, тема которых — жизнь венгерского крестьянства от начала века до 50-х годов.