Избранное - [110]
— Простите, господин адвокат, ведь… так…
— Повторяю вам, я не говорил того, что вы утверждаете… Я не припоминаю этого.
Учитель наконец пришел в себя.
— Позвольте, я ведь хорошо помню. Я помню ваши подлинные слова. Вы, господин доктор, изволили сказать: «Не беспокойтесь. Опоздание на несколько дней для меня не имеет значения. Главное, чтобы вы уплатили сколько следует». Так вы сказали.
— Я еще раз повторяю и подчеркиваю, что ничего подобного не говорил! Я решительно не помню этого! Возможно, я действительно что-то сказал, однако вы, как видно, меня не так поняли и не то запомнили… Я и сейчас могу подтвердить: при обычных обстоятельствах мы не придаем значения задержке на один-два дня, ибо всегда отправляли прошения, когда их уже наберется порядочно. Что-либо в этом роде я сказать мог, но отнюдь не то, что утверждаете вы.
— Господин адвокат, ведь вы решительно обещали…
— Оставьте это, прошу вас! Совершенно напрасная трата времени, — с досадой оборвал адвокат… Клиент начал его раздражать. Самым неприятным было, что учитель и в самом деле все помнил дословно, и потому происшествие становилось совсем нетерпимым. Адвокат хотел скорей отделаться от посетителя и решил ни в коем случае не уступать.
— Сколько вы внесете сейчас?
— Я принес пятьдесят крон…
— Пятьдесят крон? Включая издержки на исполнительное прошение, ваша задолженность равняется ста сорока двум кронам шестидесяти филлерам. А вы принесли третью часть!
— Остальное я внесу первого числа следующего и последующего месяцев.
Это заявление пришлось как нельзя кстати. Теперь можно было сослаться на формальность. Адвокат удовлетворенно засмеялся.
— Ха-ха-ха! Ссылаясь на то, что я вам якобы дал отсрочку на несколько дней, вы хотите растянуть ее на несколько месяцев. Для этого не стоило так «хорошо» запоминать мои «подлинные слова», — сказал он с долей сарказма. — Простите, — продолжал он затем, — но о такой отсрочке не может быть и речи. Да и вообще не может быть речи ни о какой отсрочке. Как только будет получен исполнительный лист, я тотчас подам его к взысканию. Кстати, постановление прибудет через четыре-пять дней. Это время вы можете использовать, чтобы раздобыть деньги… Право же, в свете всего этого ваше утверждение, будто я дал вам отсрочку на несколько дней, просто смешно.
Учитель молчал. Он был в смятении. Он понимал: тягаться с адвокатом ему не под силу, — адвокат облечен властью, а он задавлен нуждой и бессилен.
— Простите, — убеждал он, — я вовсе не ссылаюсь на ваше обещание. Должно быть, тогда я не понял, что вы изволили сказать… и запомнил, как понял. Я ссылаюсь на свою бедность. Сейчас я совсем без денег, и мне негде их достать, как бы я ни старался; я разобьюсь в лепешку, но заплачу из жалованья в течение двух месяцев. Видите ли, я едва свожу концы с концами, и очень просил бы не делать мое положение еще более тяжелым.
Это отступление обрадовало адвоката. Теперь он мог продолжать борьбу дипломатически, а в дипломатии он чувствовал себя как дома.
— Э, сударь, бедность! Все мы бедны! Какой ответчик не беден? Поверьте, я не в силах помочь всем беднякам…
— Выслушайте меня, уважаемый господин адвокат! Я надеюсь, вы понимаете, что, предоставив мне маленькую отсрочку, вы ровно ничем не рискуете.
— Позвольте, при чем тут риск? Дело вовсе не в том, рискую я или нет. Я имею указание от своих клиентов, обязывающее меня строго, точно и добросовестно вести их дела. Не надо было делать долгов! А раз вы их сделали и обязались платить, надо было потрудиться соблюдать точные сроки, — тогда не дошло бы до суда… Мой долг защищать интересы клиентов. Как вы считаете?
— Я прошу вас, господин адвокат, ведь есть же на свете справедливость…
— Гораздо меньше, чем вы полагаете!.. Вы же сами не были к себе справедливы: делая долги, выписывая книги в кредит, вы взвалили на себя груз значительно больший, чем можете нести.
— Я не мог предвидеть, что окажусь в такой беде…
— Э, беда… у всех есть какая-нибудь беда. И у меня есть беда, потяжелее вашей, смею вас заверить.
— Поверьте, еще ни разу в жизни я никому не должал. Мне будет очень тяжело, если наложат арест на мою обстановку и жалованье. Я хотел бы избежать ареста любой ценой. Если бы я мог раздобыть денег, если бы мог…
В голосе учителя звучала мольба, а в мигающих глазах дрожала надежда — печальное, усталое лицо адвоката все еще позволяло надеяться. Но адвокат лаконично сказал:
— Ничем не могу помочь.
— Позвольте сказать вам, что это лето стоило мне громадных денег. Жену — она совсем больна — пришлось отправить в деревню к матери. С ней поехали обе дочурки, — им тоже нужен свежий воздух… Одна из них только перед каникулами оправилась от скарлатины… Были и другие расходы…
Несколько минут адвокат размышлял. Он прошелся до двери и обратно, остановился перед учителем, мягко положил ему руки на плечи и, приветливо, дружелюбно глядя в глаза, проговорил почти отеческим тоном:
— Дорогой друг! Я вполне понимаю ваше положение. Я веду дела со множеством таких людей, как вы. Будьте уверены, я сделаю для вас все, что возможно, — именно так, как уже говорил. От этого вы не погибнете. Для гарантии я буду вынужден принять меры к исполнению постановления. Вы же придете сюда, как только достанете деньги, — никогда ведь нельзя сказать, что все средства уже испробованы, — и, вполне вероятно, что необходимость в исполнении постановления отпадет. Если же я и приведу его в исполнение, ничего страшного в этом не будет, — задолженность вы погасите позже и добавите сущие пустяки. Они не вгонят вас в гроб и не повредят вашему доброму здоровью.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
Книга состоит из романа «Карпатская рапсодия» (1937–1939) и коротких рассказов, написанных после второй мировой войны. В «Карпатской рапсодии» повествуется о жизни бедняков Закарпатья в начале XX века и о росте их классового самосознания. Тема рассказов — воспоминания об освобождении Венгрии Советской Армией, о встречах с выдающимися советскими и венгерскими писателями и политическими деятелями.
Семейный роман-хроника рассказывает о судьбе нескольких поколений рода Яблонцаи, к которому принадлежит писательница, и, в частности, о судьбе ее матери, Ленке Яблонцаи.Книгу отличает многоплановость проблем, психологическая и социальная глубина образов, документальность в изображении действующих лиц и событий, искусно сочетающаяся с художественным обобщением.
Очень характерен для творчества М. Сабо роман «Пилат». С глубоким знанием человеческой души прослеживает она путь самовоспитания своей молодой героини, создает образ женщины умной, многогранной, общественно значимой и полезной, но — в сфере личных отношений (с мужем, матерью, даже обожаемым отцом) оказавшейся несостоятельной. Писатель (воспользуемся словами Лермонтова) «указывает» на болезнь. Чтобы на нее обратили внимание. Чтобы стала она излечима.
В том «Избранного» известного венгерского писателя Петера Вереша (1897—1970) вошли произведения последнего, самого зрелого этапа его творчества — уже известная советским читателям повесть «Дурная жена» (1954), посвященная моральным проблемам, — столкновению здоровых, трудовых жизненных начал с легковесными эгоистически-мещанскими склонностями, и рассказы, тема которых — жизнь венгерского крестьянства от начала века до 50-х годов.