Избранное - [191]

Примерно в конце 1927 года было основано общество «Тайяншэ» («Солнце»). В это же время активизировало свою деятельность общество «Чуанцзаошэ» («Творчество»). «Солнце» выпускало журнал «Тайян юэкань» («Литературное обозрение общества „Солнце“»), а «Творчество» издавало «Вэньхуа пинлунь» («Критические статьи по литературе и искусству») и «Чуанцзао юэбао» («Литературное обозрение общества „Творчество“»). В журналах пропагандировались идеи революционной литературы, и за период чуть более года они действительно сумели влить живительную струю в литературные круги, прежде погруженные в полное молчание. Кроме всего, общества сыграли важную роль в распространении начальных знаний теории марксизма в области литературы и искусства. Просмотрев первый номер «Тайян юэкань», я очень обрадовался, обнаружив, что все мои братья, кто, отложив кисть, год назад взялся за оружие, вновь продолжили борьбу с кистью в руках. Я не был знаком с Цянь Синцунем[140], но хорошо знал Цзян Гуанцы[141] по университету в Шанхае. Кстати, он, кроме того, в свое время выступал организатором литературного общества вместе с моим братом Шэнь Цзэминем. Обрадованный, я опубликовал статью «Приветствую солнце», вышедшую в журнале «Вэньсюэ чжоубао» («Литературный еженедельник») 8 января 1928 года. В ней говорилось:

«Я от всего сердца желаю «Солнцу» взойти повыше, озарить лучами всю округу, я расскажу о нем всем людям, стремящимся к свету».

Возвращаясь к статье Цзян Гуанцы, опубликованной в первом номере журнала, нельзя не отметить некоторые спорные места. К примеру, мне казалось, будто автор только себя считает «революционером», отбрасывая идеи «старых писателей», крайне резко выступая при этом и в отношении толкования революционной литературы. В статье я подчеркивал:

«Литература и культура — многоплановы, так же как богата и сама социальная действительность. Поэтому революционная литература есть тоже многоплановое явление. Мы не можем утверждать, что литература, в которой воплощается низший класс, является истинно революционной, как мы не можем утверждать и того, что социальной действительностью является лишь жизнь рабочих и крестьянских масс».

В статье Цзян Гуанцы фактически не признается, что все нетрудящиеся массы — пусть они выступают за революцию или даже против нее — тоже становятся объектом внимания революционной литературы. Если следовать логике автора, наша революционная литература должна была «вступить на однообразный, узкий путь». Я также полагал, что если писатель обладает «жизненным опытом», это не значит, что он в состоянии написать хорошее произведение.

«Я ни в коем случае не отвергаю молодое поколение писателей, обладающих таким жизненным опытом и выдвинувшихся на подъеме революции, я лишь выражаю надежду, что они прежде основательно освоят свой опыт, из которого надо взять практическую сметку и духовное начало, и уже потом примутся за создание художественного произведения».

Эти размышления отразили мои собственные сомнения по поводу некоторых противоречий развития литературы того времени. Возможно, я потому и подписал статью псевдонимом «Фан Би», чтобы не привлечь к ней внимания общества «Солнце». Однако моим сомнениям не суждено было рассеяться: через месяц с небольшим «Творчество» и «Солнце» начали нападать на Лу Синя. Они говорили, что тот «пьяными глазами смотрит на мир людей из окон темного кабачка», утверждали, что «уже миновала эпоха Акью», а «сам Лу Синь исчерпал себя», вплоть до того, что называли Лу Синя «наставником из Шаосина», «феодальным последышем», «лучшим глашатаем» капитализма, «двуликим контрреволюционером» и т. д. В то же время «Творчество» и «Солнце» публиковали нечто, названное ими пролетарской литературой. Но герои их произведений не имели крови и плоти, на что Лу Синь замечал: они «настолько неприглядны, что не годятся даже для материала газетных статей». Юй Дафу[142] в свою очередь называл их «революционной рекламой».

Я не принимал участия в полемике между Лу Синем и обществами «Творчество» и «Солнце», так как в самый разгар этой борьбы был погружен в написание третьей части трилогии — повести «Поиски», после завершения которой сразу уехал в Японию. И только статьей «От Гулина до Токио», подготовленной вдали от родины, я, можно сказать, принял некоторое участие в полемике.

Повесть «Поиски» я начал в апреле и закончил в июне. Первоначально я собирался написать о молодых интеллигентах, которые прошли через разочарования и колебания в революции и вновь зажгли факел надежды, отправившись на поиски света. Здесь же мне хотелось рассказать и о настроениях в обществе «Творчество». Однако в процессе работы над повестью я все больше заражался пессимистическими настроениями. Мне приходилось слышать множество новостей, приносимых Дэчжи или нашими друзьями, тяжелых, горестных, удручающих. Это были последствия тяжелого урона, нанесенного «левыми» авантюристами, действовавшими под лозунгом непрерывного нарастания революции. Я беседовал с Лу Синем по поводу революционного авантюризма: нам обоим оказалась непонятна теория «непрерывного нарастания революции». В начале 1928 года я написал эссе «Сон под плотной пеленой инея» («Вэньсюэ чжоубао», № 302), в котором с помощью символов пытался отразить неудачи революции и собственное отношение к этому. Я выразил это как «беспорядок», подчеркнув «непонимание» и «неприятие», в завершение я поставил вопрос: «Когда же небо станет ясным?» Но пришел апрель, за ним май, а я был абсолютно подавлен такими безрадостными новостями, что и повлияло на изменение первоначального плана повести.