Избранное - [136]

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Замечательная история мистера Лемюэля. Автор и его жена привыкают к жизни в Энсестрел стейбл, в результате чего автор замышляет побег. Он преодолевает возражения своей жены и колебания мистера Лемюэля и находит единственный способ побега из Уибробии. Автор и мистер Лемюэль приступают к необходимой подготовке.

Как я уже упоминал, было полнолуние. Энсестрел стейбл вместе со всей Уибробией сладко спал, ночное небо дышало покоем. Время от времени из конюшен доносился прерывистый шепот или страстное ржание. Эти звуки придавали обстановке большую поэтичность и, я бы сказал, бо́льшую реальность рассказу мистера Лемюэля, который вполне можно было бы озаглавить:

ЖИТИЕ АНГЛИЙСКОГО СУДОВОГО ХИРУРГА,

КАПИТАНА КОРАБЛЯ И ПУТЕШЕСТВЕННИКА

МИСТЕРА ЛЕМЮЭЛЯ

Старик предложил присесть на скамью в конце площади, зажег трубку и начал:

— Я родился в Ноттингемшире, где у моего отца было небольшое поместье…

— Минуточку, мистер Лемюэль, — прервал я его. — Ведь раньше вы говорили, что родились в Дублине.

— Я родился в Дублине, — невозмутимо сказал мистер Лемюэль. — Но отец мой настаивал на том, что я родился в Ноттингемшире, и из уважения к его памяти я придерживаюсь этой версии. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, отец послал меня в колледж Эмануила в Кембридже. Там, прилежно занимаясь науками, я провел три года. Однако отцу было не по средствам дальше держать меня в колледже, и он определил меня на учение к известному лондонскому врачу мистеру Джемсу Бетсу, у которого я пробыл четыре года. Отец время от времени присылал мне немного денег, и я расплачивался ими за обучение навигации и другим отраслям математики. Эти науки могли оказаться мне полезными в будущих путешествиях, а я был убежден, что судьба определила мне стать путешественником. Позднее я поехал в Лейден, где в течение двух лет и семи месяцев изучал медицину.

Когда я вернулся в Англию, мой добрый учитель мистер Бетс помог мне устроиться хирургом на судно «Ласточка». На этом судне я совершил несколько путешествий в Левант и другие страны. По возвращении я женился на мисс Мери Бертон, второй дочери мистера Эдмунда Бертона, чулочного торговца с Ньюгет-стрит. Приданое моей супруги составляло четыреста фунтов. Спустя два года мой добрый учитель мистер Бете скончался, мои доходы уменьшились, и я был вынужден снова стать судовым хирургом.

В течение нескольких лет я объездил Ост- и Вест-Индию и имел возможность наблюдать жизнь и обычаи туземцев, а в свободное время читал самых лучших авторов — древних и более новых. Все мои попытки осесть в Англии, используя мою профессию врача, не имели успеха. В один прекрасный день я принял выгодное предложение капитана Вильяма Причарда, владельца «Антилопы», и отправился с ним в Южное море. Мы отплыли из Бристоля 4 мая 1699 года и сначала…

— Извините, мистер Лемюэль, — я вынужден был снова его прервать. — Два месяца назад вы сказали, что родились между 1715 и 1726 годами, а сейчас утверждаете, что после многократных путешествий вы отплыли из Бристоля в 1699 году… Нет ли в ваших воспоминаниях известного противоречия?

— Нет, — ответил с некоторой досадой мистер Лемюэль. — К вашему сведению, я прежде объездил мир, а потом уж родился. И вообще советую вам меня не перебивать, если не хотите, чтобы я усомнился в вашем джентльменстве… Так на чем, бишь, я остановился? Да, с этого путешествия, можно сказать, и начались мои необыкновенные приключения и мои несчастья.

Вскоре мы взяли курс на Ост-Индию, но буря отнесла нас к западу от Вандименовой земли[41]. Мы находились на 30°2′ южной широты, когда 5 ноября того же года налетели на подводные скалы. Судно затонуло. Только один я спасся — может быть, потому, что незадолго до кораблекрушения выпил полпинты джина, а, как известно, спирт легче воды и держит человека на поверхности, даже если бы он и хотел утонуть…

Волны вынесли меня на неведомый берег, и так я попал в Лилипутию. Оттуда позднее мне удалось бежать и спастись благодаря некоторым противоречиям между этим государством и соседним — Блефуску… Впрочем, мое пребывание среди маленьких человечков, рост которых не превышал нескольких дюймов, имело и свою приятную сторону: в течение почти двух лет я чувствовал себя настоящим великаном… На подробностях я не буду останавливаться. Если хотите с ними познакомиться, поищите описание моего путешествия, где вы найдете и другие интересные сведения.

Так или иначе, я сумел вернуться в свое отечество и некоторое время был почти счастлив. Но моя страсть к путешествиям не угасла, и всего лишь через два месяца я ступил на палубу «Адвенчера» с капитаном Джоном Николесом из Ливерпуля — они отплывали в Сурат. Мы достигли мыса Доброй Надежды, где перезимовали, а затем через Мадагаскарский пролив поплыли на север. Но тайфун, продолжавшийся двадцать дней, отнес нас далеко на восток, в Великий океан, потом к берегам Великой Татарии или черт знает куда, и мы почувствовали себя затерянными в водной пустыне.

Когда тайфун стих, мы сошли на неизвестный остров, чтобы пополнить запасы пресной воды. Воду мы нашли, но и повстречали людей, которые были в двенадцать раз выше нас. Мои соотечественники, храбрые моряки торгового Ее Величества флота, удрали на лодке к судну и спаслись, а я остался в руках существ ростом с колокольню Дублинского кафедрального собора… Ах, какие муки и унижения перенес я там, мистер Драгойефф! В Бробдингнеге, как называлась эта страна, я был лилипутом среди великанов. Представляете? Меня показывали на ярмарках и заставляли на забаву публике проделывать всякие шутовские номера. Все удивлялись, когда обнаруживали признаки разума в такой ничтожной букашке, как я. Я должен был вести настоящие сражения с их громадными мухами и крысами, чтобы продемонстрировать свою храбрость; должен был играть на клавикордах, прыгая ногами по клавишам, чтобы доказать, что и в Европе понимают музыку; один младенец как-то засунул меня в рот и едва не оторвал мне голову… Но при дворе короля, куда я в конце концов попал, ко мне относились сравнительно хорошо. Король, образованный бробдингнежец, даже спросил однажды у меня о моем отечестве, и я предпринял отчаянные усилия, чтобы представить его в самом благоприятном свете. К моему удивлению, выслушав меня, король сказал, что мы, европейцы, просто отвратительные букашки, самые зловредные из всех когда-либо ползавших по земле. Я, разумеется, вознегодовал, но что, кроме смеха, мог вызвать у этих великанов протест маленького человечка?