Избранное - [125]

Особенно тяжкой провинностью оказалось мое демонстративное нежелание быть обгаженным еху при посещении нами Западной резервации; подобное нежелание могло быть истолковано только как дерзкая обструкция возможному моему заключению в качестве наказания в упомянутой резервации, то есть как протест против самой уибробской юрисдикции.

Но самой серьезной уликой, свидетельствующей о наших преступных замыслах, как выразился прокурор мистер Шпик, было, безусловно, мое поведение на спиритическом сеансе в Академии наук. Эта улика блестяще доказывала, что наша подрывная деятельность соответствовала документу, обнаруженному в верхнем кармашке моего пиджака.

— Да, — подтвердил и свидетель обвинения мистер Шпик, обращаясь к судье мистеру Шпику. — Я присутствовал на том сеансе, сэр. И что вы думаете? Вместо того чтобы удовольствоваться приглашением любимых теней Их Превосходительств, обвиняемый, с молчаливого согласия обвиняемой, позволил себе вступить в контакт с тенями разных цареубийц, философов, писателей и других опасных потусторонних элементов… Сами можете представить себе, сэр, как чувствовали себя Их Превосходительства. После сеанса у мистера Гарри Хуфа наступил коллапс, и он готов был сложить с себя все полномочия, мистер Уильям Фокс на всякий случай лег спать под кроватью, а мистер Черитебл Хорсхед получил микроинфаркт.

Прокурор в обвинительной речи только повторил вышеупомянутые обвинения. Зато речь нашего защитника отличалась оригинальностью. Остановившись на тех преступлениях, которым прокурор не уделил достаточного внимания, он совершил экскурс в историю Уибробии и напомнил, что за значительно меньшие преступления один англичанин более двух веков назад был приговорен к смерти — его должны были растоптать копытами, повесить и разрубить топором…

Нам было дано последнее слово. Лина, по обыкновению, разревелась и назвала судью, прокурора и защитника идиотами, дураками, скотинами и чурбанами, но они ничего не поняли, поскольку она говорила на нашем родном языке. Увидев, к чему клонится дело, я удовольствовался переводом этих слов на английский.

Судья мистер Шпик удалился на совещание. Спустя мгновение он вышел из двери позади судейской трибуны и огласил приговор: Великий суд Уибробии многократно приговаривал нас к смерти самыми различными способами, а в совокупности — к смерти, лишению гражданских прав на пятьсот лет и конфискации за неимением другого имущества Лининого чемодана. Приговор подлежал немедленному исполнению.

Мы с Линой не лишились чувств лишь потому, что держали у носа флаконы с нашатырным спиртом. Больше всего меня возмутило лишение прав на такой долгий срок, и я хотел было протестовать, но моя жена сказала, что гораздо более возмутительна конфискация ее туалетов.

Тем временем мистер Шпик достал из кармана новый лист бумаги, украшенный печатями и гербами. Я подумал, что нам огласят еще какой-нибудь приговор о смертной казни, но, к нашему изумлению, он огласил эдикт Вицегубернаторства, согласно которому смертная казнь заменялась вечным заточением в Энсестрел касл. Пункт второй эдикта предписывал вернуть нам чемодан.

На этот раз мы с Линой лишились чувств. От радости, естественно. Когда мы пришли в себя, мистер Шпик пожал нам руки, поздравил с образцовым процессом и со счастливым избавлением и сообщил, что мы немедленно должны отправиться в Энсестрел касл.

Выйдя из суда, мы сели в черный вездеход. Мы снова поехали по Уиброб-сити, сопровождаемые неистовыми воплями толпы, но теперь она восхваляла мудрость и милосердие Их Превосходительств и желала нам приятного времяпрепровождения в Энсестрел касл.

Вездеходы с полисменами за пределами города оставили нас и вернулись в казармы, а наш с мистером Шпиком и замгрейтполисмена поднялся в воздух и взял нужное направление. Мистер Шпик объяснил нам, что Энсестрел касл находится на расстоянии нескольких сотен миль от Лаггнегга в южной части страны, возле цепи Черных скал, отделяющих Уибробию от океана. Нам предстояло два с половиной дня пути, и я использовал это время, чтобы выяснить некоторые вопросы. Прежде всего я спросил, почему нас судили, в то время как он, мистер Шпик, и его начальники прекрасно знают, что мы с Линой невинны, как младенцы.

— Приятель, — с философской улыбкой сказал мистер Шпик. — Что значит «невинны»? Невинны только животные, которые не осознают свои поступки и у которых нет законов. А каждый из нас, разумных существ, совершает в жизни какую-либо мерзость, явную или тайную, следовательно, каждый может быть наказан и без приговора, и при этом нечего бояться ошибки.

— Допустим, что вы правы, — согласился я. — Но почему вам был нужен именно этот процесс?

— Прошлый год был неурожайным, — ответил Шпик, — и теперь мы испытываем некоторые затруднения финансового характера.

— Да, но мы-то здесь при чем?! — воскликнул я.

— О дио, вы ничего не смыслите в политике, — рассмеялся мистер Шпик. — Для шпионов, способных вызвать потоп, погубить урожай — просто детская игра, не так ли?

— Черт бы вас побрал, — сказал я. — Вы что, не могли вместо нас найти других шпионов?

Мистер Шпик терпеливо объяснил, что, конечно, шпионов можно было найти сколько угодно, но как иностранцы мы для этой цели были самыми подходящими и, кроме того, на том сеансе сами напросились на это, поскольку Вице-губернаторы очень на нас рассердились.