Избранное - [155]

— Зачем ты летишь в Лион?

— Чтобы посмотреть на улицы без ребятишек и увидеть женщин с плоскими животами.

— Ясно!.. А как иначе мы могли бы выстоять в течение ста тридцати лет? Без вспухших животов наших женщин, непрерывно заполнявших образовывавшиеся пустоты, мы давно уже исчезли бы с лица земли.

Из всех доводов Камеля именно этот казался ей самым гнусным. Она думала про себя: «Вот вам, пожалуйста! Он вернулся-таки в лоно своего племени. Не исключено, что он вообще не расставался с ним, и Лион был всего лишь небольшим отступлением».

С нравами племени Кристине довелось познакомиться сразу. После того как они поселились в Алжире, в первый же месяц квартиру буквально затопляли волны то и дело появлявшихся родственников. Они располагались там, словно на отвоеванной территории: ребятишки от одного до двух лет, крикливые женщины, добрая половина которых была беременна, высохшие, как виноградные лозы, старухи. Они заполоняли все, вплоть до ванной комнаты. Кристина натыкалась на них в коридорах, на кухне, в туалете… С ума можно сойти! Вначале она пыталась навести хоть какой-то порядок. Родственники улыбались, соглашаясь с ней, но потом опять начиналась прежняя неразбериха. К тому же Кристина вскоре обнаружила, что неудобство и раздражение от беспорядка испытывала только она, тогда как родственники прекрасно ладили между собой. Они не мешали друг другу на лестнице, им было не тесно вдевятером в гостиной. И в конце концов Кристине пришлось признать очевидную истину: в квартире на высотах Гидры посторонней оказалась она.

Буалему не терпелось поскорее уйти с заседания редколлегии. Он не все понял из того, что там говорилось, так как, выступая, многие говорили по-французски, но главное ему было ясно: впервые статью учителя отвергли. Надо было как можно скорее предупредить об этом его учеников. Занятия у них начинались довольно поздно и продолжались до глубокой ночи. Буалем успевал обычно, забежав домой, наскоро пообедать, затем мчался на другой конец города, где проходило собрание братьев. Жил он в нижней части Касбы в мавританском доме, который его хозяин, сотрудничавший с колониальными властями, бросил, оставив Буалему все, что не смог увезти с собой. Когда-то дом этот, отделанный цветной мозаикой по голубому фону, с массивной деревянной дверью, с витыми колоннами и резными балконами из кедра, принадлежал богатому раису[94]. Теперь он постепенно разрушался. Но воспоминания о былом величии, так же как и следы нынешнего упадка, не трогали Буалема. Дом для него был тихой гаванью, убежищем, где можно укрыться от напастей извне и нашего шалого века.

Скрываясь на своем острове, Буалем испытывал утробное, ни с чем не сравнимое блаженство. В замкнутом пространстве он пытался воссоздать мир, существовавший до пресловутого яблока и до того, как рай был потерян. Его жена и четверо ребятишек составляли единое целое с суровой обстановкой средь недвижных стен. Взгляд Буалема скользил мимо, не видя их.

Когда Буалем вошел в квартиру учителя, урок уже начался. Он извинился:

— У меня важное сообщение для ваших учеников.

Все взоры обратились к нему. Он рассказал о заседании редколлегии. По мере того как слова воскрешали перед его глазами картину только что пережитого, голос его становился все более жестким:

— Учитель — (он говорил на восточный манер: устаз), — они отвергли вашу статью.

Ученики были повержены в изумление.

— Это все? — спросил учитель.

— Учитель, разве Пророк не предостерегал нас: будьте настороже?

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил самый молодой из учеников по прозвищу Каирец — он недавно закончил университет аль-Азхар.

— Учителя лишают слова. Собирать материалы о нашей нефти приглашают назареянку. А ведь это — нефть мусульман! И если аллаху угодно было сокрыть ее в бесплодной пустыне, чтобы одарить нас богатством сегодня, значит, нефть должна служить нам, мусульманам… Слышите? Мусульманам!

Буалем вопил, не унимаясь: — Мусульманам! Мусульманам!

— Да не кипятись ты, — сказал Джамель, — лучше рассказывай дальше.

— Чтобы отнять у нас нашу нефть, неверные пускают в ход все средства: свое радио, свои книги, свои банки, свои газеты, а теперь вот, учитель, посылают, прошу прощения, своих девок! Ведь эта Амалия — самая настоящая шпионка, тут и сомневаться не приходится.

Буалем совсем выдохся, но на помощь ему пришел Каирец, голос его звенел исступленно:

— Если правители забывают о своих обязанностях, наш долг — отвести опасность, оградить истинную веру. Учитель, не настало ли время объявить священную войну?

Джамель прикрыл глаза, так что между двумя рядами ресниц остались лишь маленькие щелочки, сквозь которые взгляд его устремлялся в небеса, видневшиеся за окнами:

— Пока еще нет…

Ученики застыли в ожидании. Обычно, принимая такую позу, учитель собирался с мыслями, чтобы изречь нечто основополагающее. Джамель глубоко вздохнул:

— Или я слепец, или вы ничего не видите?

Беспокойство и волнение постепенно охватывало учеников.

— Если пробил час нашествия Гога, что может помешать ему гореть в геенне огненной? Что может помешать дождям из серы обрушиться на Гога и потопить его кровавым рекам? Чья рука остановит десницу всевышнего, если он решил покарать окаянного, проклятого Магога