Избранное - [34]

В этом году лето выдалось жаркое и засушливое. Поля жителей Земоцихе по большей части находились в долине Сатуриа. Там была неорошаемая земля. Посевы взошли рано, початки завязались преждевременно, и осенью с этих участков можно было взять только сухие стебли. В страхе перед голодом крестьяне Белого берега подались в леса на реке Цхенис-Цхали, рассчитывая заработать на лесозаготовках…

Раздумывая о тяжкой судьбине бедняков, Тарасий невесело, с болью в душе поглядывал по сторонам. Смутно чернели в звездном свете ночи небогатые крестьянские дома с темными окнами. Лишь кое-где в глубине двора, в стоящей отдельно кухоньке, помигивала коптилка. Намаявшийся за день хозяин ужинал торопливо, на ходу, чтобы быстрей погасить свет и не тратить попусту керосина: житель Белого берега зажигал лампу только тогда, когда у него в доме был гость или, не дай бог, заболевал кто-нибудь из домашних. В крохотном амбаре у него — мышонку хвостом негде махнуть, а к пасхе тут уже не найти ни кукурузы, ни лобио. В позапрошлом году Георгий Джишкариани и Бежан Ушверидзе остались к весне совсем без семян — не помирать же семьям с голоду! Пришлось им идти к Тарасию и просить помощи.

— Плохие вы хозяева! — сгоряча упрекнул их секретарь партячейки. — Семенное зерно для посева, а не для еды! Не утерпели, съели!..

— Эх, Тарасий, Тарасий! — горестно покачал головой Георгий Джишкариани. — А что же мне было делать! — он ухватил свою левую руку выше локтя, словно хотел оторвать от нее кусок: — Это мое мясо дети есть не будут! Ты думаешь, я пожалел бы?

Взгляд его обжег Тарасия и слезами, и яростью.

— Прости, — сказал Хазарадзе. — Я плохой человек… Не подумал…

Он был готов провалиться сквозь землю: за что упрекнул голодного, доведенного до отчаяния соседа! Вот тогда и поклялся Тарасий Хазарадзе сделать все, чтобы облегчить жизнь этих измученных вечной нуждой людей, сделать все, чего бы ему это ни стоило!..

Председатель исполкома — спесивый Туча Дашниани — жил в самом конце улицы. Тарасий издали услышал стук игральных костей и возгласы Дашниани:

— Ну выдай разочек яки, собачья кость! Эй, яки, куда ты провалился? Где ты пропадаешь столько времени?

«Как это он удосужился сесть за нарды?» — усмехнулся Тарасий, толкая калитку.

У Тучи Дашниани в самом деле не было времени не только для игры в нарды, но и для самых неотложных служебных дел. В ящике его стола лежали груды непрочитанных жалоб и заявлений, на лестнице исполкома его целыми днями дожидались посетители. А Туче Дашниани некогда даже было поесть! Днем и ночью он не слезал с лошади и с маузером в руке скакал по холмам Чиора, преследуя бандитов. Под утро заваливался спать, а проснувшись и пропустив стаканчик-другой, он заглядывал в исполком, на ходу приказывая сотскому Кинцурашвили:

— Эй, Зебеда! Седлай коня для своего начальника!

И через несколько минут Туча Дашниани с буркой на одном плече снова гнал своего каурого иноходца к холмам Чиора…

— Что это тебе спокойно не сидится? — воскликнул председатель исполкома, когда Тарасий попросил его созвать завтра сходку. — Если я буду заниматься собраниями и разговорами, кто станет бороться с контрреволюцией! Ты возьмешься переловить всех бандитов? Нет, брат, не возьмешься! А возьмешься — все равно не сможешь переловить. Так зачем же ты подводишь Советскую власть? Зачем ты отрываешь меня от выполнения моих боевых задач? Боевых!

Он бросил кости и встал. Но сходку обещал созвать: Тарасия недавно выбрали в бюро волостного комитета партии, и председатель исполкома не решился ему отказать. Туча Дашниани придумал свой способ созывать сельские сходки. Так однажды он распустил по селу слух, что будут выдавать купорос[2]. Все село как один человек тотчас бросилось к исполкому. На этот раз он пообещал раздачу мануфактуры, и утром следующего дня на площади перед исполкомом нельзя было протолкнуться.

— Молодец Туча! — обрадовался Тарасий. — Умеет он все-таки народ собрать!..

Распорядительность предисполкома понравилась ему. Но одно его удивило: на собрание пришло очень мало мужчин — всюду виднелись белые косынки женщин.

Собрание открыли, и Тарасий взял слово.

— Сначала раздай мануфактуру, а потом можешь болтать хоть до завтра! — крикнула из толпы жена Бежана Ушверидзе.

— Давай сперва мануфактуру, мануфактуру! — зашумели со всех сторон женщины.

Тарасий удивился:

— Граждане! При чем тут мануфактура?

— Как это — при чем? Нам объявили, что будут давать мануфактуру, — сказал, протискиваясь вперед, Бежан.

Обе обманутые стороны — Тарасий и его голосистые односельчанки — напустились друг на друга. Тарасий объяснил собравшимся, что народ пригласили для обсуждения вопроса о постройке моста. Но люди не захотели его слушать и быстро разошлись по домам.

Раздосадованный Тарасий повернулся к председателю исполкома:

— Скверно получилось, Туча! Ты меня здорово подвел! Ни с того ни с сего поссорил с половиной села.

— Разве я виноват, что они не захотели тебя слушать? — нагловато улыбнулся Дашниани. — Попробовали бы у меня разбежаться!

Тарасия словно хлестнули кнутом — он весь передернулся и молча повернул прочь.

Крестьяне шли по дороге, оживленно переговариваясь. Аслан Маргвеладзе по-прежнему твердил свое: о постройке моста нужно просить правительство. Тарасий остановился: что же делать? Что предпринять? Аслан Маргвеладзе — первый заводила в Гранатовой роще. Вот если уговорить его, то, пожалуй, и другие согласятся. Не сегодня завтра начнется уборка урожая — тогда уж крестьянину будет не до постройки моста: он не оторвется от своих дел даже для того, чтобы приглядеть за больным ребенком. Но чем пронять Аслана? Как уломать его?