Избранное - [18]

— Она только что тут была, кто ее унес? — кричал разъяренный Бачуа.

Сначала репетиция, потом хождение по соседям, выпрашивание стульев. Беготня и треволнения по всякому пустячному поводу. Бачуа сбился с ног. Скольких трудов стоило ему все наладить, привести в порядок. И вот теперь изволь бегать и искать скатерть. Да еще ходи по пятам за Хажомией, чтобы этот бездельник не напился и не сорвал спектакль.

— Подумаешь — беда! — весело сказал Варден. — Поужинают и без скатерти. Нынче князьям не до скатертей — было бы что на стол поставить.

Бачуа согласился было с ним, но потом вспомнил, что первое действие происходит при меньшевиках.

— В то время они еще богато жили, — отозвался он, и все снова принялись за поиски.

Наконец скатерть нашли — оказалось, что на нее положили сверху ковер. Прозвонили в последний — восьмой или девятый — раз, и занавес раздвинулся. Зрители бросились рассаживаться. Когда толкотня и шум стихли, Бачуа кивнул «артистам»: начинайте. Прошла минута, потом вторая, третья. А на сцене царило гробовое молчание. Бачуа выглянул из-за кулис и обомлел: «князья» нелепо ухмылялись, еле сдерживая смех. Наконец они один за другим поднялись из-за стола и ушли за кулисы. Зрители хохотали. Мальчишки, облепившие ветви деревьев, начали свистеть.

«С ума все посходили! Что там случилось?» — недоумевал Бачуа.

— Суфлера нет, — шепнул ему Варден. — Пропал.

Бачуа потерял дар речи. На глазах у него от досады навернулись слезы. Занавес пришлось задернуть. Варден стер с лица нарисованные пробкой усы, созвал мальчишек и заставил их обыскать весь двор.

— Чолику ищете? — спросила Дофина. — Только что он гулял здесь с Нинуцей. Я сейчас погляжу. — Она сунула в руки Вардена почтовую корзинку и помчалась по дорожке к перелазу. Пока искали волокиту-суфлера, «княгиня» Талико вертелась перед зеркалом, продолжая наводить красоту. В комнату заглянул Бачуа.

— Талико, ты здесь? Меки тебя зовет.

— Что ему надо?

— Не знаю. Говорит — твои прислали из дому.

— Минуты без меня прожить не могут! — сказала Талико и пошла к двери.

Зная, что все село ушло смотреть спектакль, Эремо раньше обычного запер духан и отпустил Меки на гулянье. Тот, не переменив рубахи и даже не умывшись после работы, побежал в сад Илико Гордадзе. Он должен был увидеть Талико до начала спектакля, чего бы это ему ни стоило. На его счастье (или на беду), пропал суфлер, и представление запоздало. Мальчишки шныряли по рядам, насмехались над «артистами», шумно и нетерпеливо хлопали. Задняя дверь дома Гордадзе открылась, оттуда выглянула Талико:

— Меки, где ты?

Тот стоял в тени, прижавшись к стене.

— Здесь я, — негромко сказал он пересохшим от волнения голосом.

— Ну, что тебе велели передать?

— Да я ваших… не видел…

— Зачем же ты меня звал?

— Так… Я хотел тебя видеть…

Талико засмеялась, кокетливо повернулась в дверях:

— Ну, смотри. Нравится?

— Выйди на минутку… Мне тебе надо сказать…

— Убирайся-ка ты отсюда, Хрикуна неумытый!

— Послушай меня, Талико… Умоляю, не выходи сегодня на сцену. Не играй в спектакле!..

Он так и не успел договорить. Талико хлопнула дверью у него перед носом и ушла.

— Погоди! — крикнул Меки, кидаясь к двери. — Послушай…

Кто-то навалился на него сзади и оттолкнул в сторону. Он оглянулся — мимо торопливо прошли в дом Варден и Хажомия, как бревно, неся на плечах Чолику. Дофина вовремя разыскала его, не то черные глаза Нинуцы, пожалуй, завлекли бы парня бог знает как далеко!.. Среди этого переполоха Меки все-таки удалось снова увидеть Талико.

— Послушай, я же добра тебе хочу…

— Отстань, говорю!

— Постой, дай хоть слово сказать! — взмолился Меки, схватив ее за локоть.

— Уберите этого дурака! — закричала дочка Барнабы Саганелидзе. — Чего он пристал!

— Что ты привязался к девушке, скотина! — заорал Хажомия.

Сбежались парни. Меки затолкали, задергали, дали несколько оплеух и наконец спустили с лестницы взашей. Не прошло и получаса, как народ в саду уже шептался и пересмеивался:

— Слыхали? Работник духанщика пристал к дочке Барнабы Саганелидзе. Еле вырвали бедняжку у него из рук.

Спектакль кончился далеко за полночь. Барнаба Саганелидзе встретил дочь в воротах своего дома:

— Что случилось, девочка? Чего этот олух к тебе привязался?

— Не знаю, — всхлипнула Талико.

Она так и не могла понять, чему больше огорчаться — приставаниям Меки или поцелую, который насильно влепил ей Хажомия. Все догадались, что он поцеловал ее по-настоящему. А проказники-мальчишки на весь сад дружно изобразили звук поцелуя.

— А почему же ты плачешь?

— Испугалась. Вызвал во двор, как будто хотел что-то сказать… Еле оторвали от меня.

— Так вот какие штучки выделывает этот Хрикуна! Ладно, я ему покажу.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Посрамленный при всем народе, Меки не остался на спектакль и убежал домой. Но здесь, в одиночестве, ему стало до того тошно, что, помыв кое-как посуду и подметя духан, он пошел ночевать к Дахундаре.

Друга его дома не было. Меки прилег на жесткую тахту, закрыл глаза и, слушая доносящиеся издалека звуки зурны и бубна, задремал. Он не понял, что разбудило его — жуткий, тяжелый сон или вой шакалов. От пережитого во сне страха он дрожал всем телом. Ему приснилось, что какие-то люди в бурках гнались за ним, чтобы убить. Он кричал: «Помогите!», силился позвать Дахундару, но не мог произнести ни слова. Он и сейчас еще чувствовал боль в челюстях от этого беззвучного крика.