Избранное - [16]

— Ври больше! — усмехнулась Дофина. — Пойди подурачь кого-нибудь другого!

Она подняла плоский камешек, запустила его в речку — камешек весело запрыгал по воде. Пастушата уже не раз сообщали Дофине эту «новость». Неделю назад она им поверила, прибежала взбудораженная к секретарю комсомольской ячейки и потребовала, чтобы он немедленно принял ее в комсомол.

— Разыгрывают тебя, а ты уши развесила, — сказал ей секретарь ячейки Бачуа Вардосанидзе. — Потерпи еще годик. Как будет тебе четырнадцать — сразу примем.

— Жизнью матери клянусь, — чуть не плача, уверяла его Дофина, — меня поздно крестили! По-настоящему мне уже четырнадцать!

— А по метрике тебе тринадцать. Что я могу поделать? Прикажешь менять для тебя устав комсомола?

Накануне Дофина удила рыбу в Ухидо, и усач утащил у нее удочку, подарок Меки. Потом теленок, запутавшись в веревке, чуть не задушил сам себя. Сколько неприятностей выпадает порой на долю Дофины — не счесть! Но как только она вспомнит, что ей скоро исполнится четырнадцать и ее примут в комсомол, сердце ее до краев переполняется радостью и она сразу забывает обо всех своих неприятностях. В селе каждый — от мала до велика — знал о заветной мечте Дофины и каждый по-своему пользовался этой ее слабостью. Поручит, бывало, Бачуа Вардосанидзе кому-нибудь собрать комсомольцев, а тот, не очень-то настроенный бегать в жару по пыльным улицам, разыщет Дофину и скажет ей — вроде бы по просьбе Бачуа:

— А ну-ка покажи, на что ты годишься, раз в комсомол хочешь! Живо собери членов ячейки!

Обрадованная девочка сломя голову летела выполнять поручение, и по всему селу разносился ее звонкий голос:

— Онисим! Эй, Датиэла! Эй, Датиэла! Живей, еле ползешь. Небось вчера на гулянье не шел, а летел! — возмущалась она, когда кто-нибудь медлил выйти из дома на ее зов.

Как-то Кирилл Микадзе, поработав лесорубом в Чаладиди, принес оттуда несколько червонцев и мегрельскую песенку. Пока у него водились деньги, он каждый день был навеселе, разгуливал по деревне и напевал:

Оу, чела, сичерчела,

Ова, ова, ова, ва!

Есть и пить — вот это дело!

Ова, ова, ова, ва!

Кончились деньги — и Кирилл забыл свою песенку. Зато теперь эту самую «оучелу» с утра до вечера распевала Дофина, придумывая всякий раз новые слова.

— Эй, Дофина! Помоги мне сегодня мотать шелк! — просила девочку соседка. И Дофина пела ей в ответ:

Оу, чела, я сегодня

У Фотинэ, ова, ва!

Завтра буду я свободна,

Ова, ова, ова, ва!

— Дофина, детка! Сбегай к Илико, принеси мне садовый нож!

— Ну-ка, Дофина, слетай ко мне домой! Посмотри, не проснулся ли малыш…

Девочка была у всех на побегушках. Иной день она совсем сбивалась с ног, но никогда не ленилась и никому не отказывала в услуге. Лишь однажды, когда Аслан Маргвеладзе хотел послать ее в лавку за табаком, она отказалась — ей нужно было смолоть кукурузу для оперившихся цыплят.

— Что — лень тебе? — спросил Аслан. — Н-нет, — махнул он рукой, — плохая из тебя будет комсомолка!

У Дофины вспыхнули уши. Она вскочила, вырвала у Аслана деньги и помчалась в лавку. Но больше всех надоели Дофине пастушата — они всюду подстерегали ее и требовали, чтобы она передразнила попа Тирипо.

— Ей-богу — правда, с тринадцати лет будут принимать! — убеждал ее Бичи-Бичи. — Бачуа сам нам сказал.

— Поклянитесь!

Бичи-Бичи тотчас же поклялся. Но Дофина не поверила его клятве. Она сказала, что поверит только Гутуне. Это был самый маленький и самый смирный из пастушат.

— Клянусь жизнью матери… — начал тот, но Дофина схватила его за пояс:

— Пряжку выпусти, ты, врунишка!

Чтобы сделать клятву недействительной и не стать клятвопреступником, он, по мальчишескому поверью, потихоньку схватился за медную пряжку на поясе.

— Подними руки и клянись так, — потребовала непреклонная Дофина.

При таком условии Гутуна поклясться не осмелился.

— Хочешь молодой кукурузы? — спросил Бичи-Бичи, раскрыв початок и показывая Дофине белые, крупные, как лошадиные зубы, налитые соком зерна.

— Не хочу.

На самом деле ей очень хотелось, но разве могла она взять ворованную кукурузу!

— Тогда я удочку тебе подарю.

Дофина наконец согласилась.

— Ладно, — буркнула она. — Так и быть. Надоели вы мне!

Брюки одного из мальчишек со связанными вместе концами штанин она надела себе на шею — наподобие епитрахили. А затем, выпятив живот, встала на бугорок, закатила глаза и слегка кивнула головой, чтобы пастушата подходили целовать ей руку.

…Как-то накануне пасхи Меки подарил Дофине крашеное яйцо, залитое для крепости известкой. Девочка была вне себя от восторга. Она с нетерпением ждала конца заутрени, чтобы потом этим битком перебить пасхальные яйца у всех своих сверстников. В церкви мать исщипала ее до синяков, чтобы она не вертелась и не глазела по сторонам во время службы.

— Запомни: пока не поцелуешь крест у батюшки, ты отсюда не выйдешь. Когда он похристосуется с тобой, не забудь ответить: «Воистину воскресе!» — шепотом наказывала она Дофине, когда прихожане двинулись к алтарю.

У священника было правило — благословляя молящихся, обмениваться с ними крашеными яйцами. Дофина не знала об этом и отколола такую штуку, что в селе помнили о ней и по сей день. Подойдя к алтарю, Дофина вытянула губы и приготовилась целовать крест. Священник быстрым движением заменил в ее руке яйцо — прекрасный Мекин биток исчез безвозвратно. А что взамен! Самая обыкновенная крашенка…