Избранное - [175]

— В каком амплуа у нас встреча? — спохватилась Ольга. — Кого я вижу: строгого «Григория Ивановича», приказывающего перевезти через финско-русскую границу капсулы гремучей ртути и читающего грозное напутствие: не спотыкаться, не падать, не приближаться к огню, иначе…

Она близко нагнулась к Александру Михайловичу и звонким, чистым голосом пропела:

— Вечная память…

— Керосин провозить опасно. А как вы, связные, с динамитом, с гремучей ртутью обращаетесь? — оправдывался он. — Елочный огонь и то с бо́льшими предосторожностями транспортируют.

— Кстати, я слышала от Софьи, что ты ищешь «жену» на дачу в Териоки.

— Ищу. Четвериков вполне подходящий «муж», а с «женой» нас неудачи преследуют. Предложения есть — да все не то!

— Есть на примете одна, очень приятной внешности.

— Гоби не предлагай, пятой по счету будешь! Рекомендуют, не соображая, что у Лидии не конспиративная внешность. Она броска, кто хоть раз на нее взглянет, надолго запомнит. Положим, жена, пожалуй, из нее получилась бы, красива, в меру кокетлива, умна. Но кому передать бомбовые склады в столице?

— А Варю Сорокину никто тебе не сватал? Она у Лесгафта учится. Собой хороша, весела, приветлива, певунья.

— Ты думаешь, ей можно довериться?

— За Варю я отвечаю головой, — сказала Ольга.

Это была веская рекомендация.

13

Наумов не застал молодого Игнатьева в Ахи-Ярви. Накануне он уехал в университет, обещал вернуться на следующий день, если не задержат дела.

— Обожду, — флегматично сказал Наумов и попросил домоправительницу Марью определить ему «номер» на мансарде.

Перекусив, выбрал в сарае лопату, привез на тачке удобрение, принялся рыхлить землю вокруг тополей, которые сам посадил в прошлый приезд. За этой работой и застал его Александр Михайлович, пошутил:

— Как твою милость рассчитывать: поденно, помесячно?

— За надгробную память не берут плату, — буркнул Наумов. — Когда меня повесят, тополя будут напоминать тебе, что жил, дескать, на свете прожектер Володька Наумов.

— Съест тебя с потрохами ипохондрия, — сказал Александр Михайлович. — Где бы помочь, ты черт знает чем занимаешься! А так нужны преданные люди.

— Прогуляемся, — предложил Наумов, — хорошо на озере.

Александр Михайлович молча ушел в дом, вскоре вышел с веслами, и, не взглянув на Наумова, направился к озеру. Наумов нагнал, спросил:

— Дуешься?

— Не сержусь, а жалеть — жалею, — признался Александр Михайлович. — Вступил на ложную дорогу, а сойти с нее не хочешь.

Молча сели в лодку. Александр Михайлович оттолкнулся от причала.

— Жестоко ошибаешься, я не на ложной дороге, — заговорил после паузы Наумов, — это предвзятое суждение. Все мы — я и ты с Белоцерковцем, хотя и находимся на разных берегах, а делаем одно и то же: служим революции.

— Нет, Володя, — решительно возразил Александр Михайлович, — наши берега далеки. Ты по-прежнему уповаешь на террор, на бомбы?

Наумов кивнул.

— От убийства Николая Второго трон не зашатается, — сказал Александр Михайлович. — Самодержавие — это не только царь, а и двор, правительство, помещики, капиталисты, купцы, прислуживающая им мразь. У правящего строя, алчного, злобного, есть вымуштрованная армия, флот, жандармерия, полиция.

— Ждать революционной погоды, отсиживаться в кустах — это ты предлагаешь? Что же тогда предательство? — сказал с вызывающей насмешкой Наумов. — Честнее действовать в одиночку… с бомбой.

— В одиночку и с бомбой — вот это и есть предательство, хуже — провокация. Охранка бросит сотни, тысячи социал-демократов в тюрьму, отправит на каторгу, в ссылку, — горячо говорил Александр Михайлович. — Мы не ждем той погоды, мы ее готовим, готовим свою революционную армию.

— Прожектер-то, оказывается, не Володя Наумов и ему подобные. По мановению волшебной палочки, что ли, появится в России революционная армия?

— Палочка волшебная здесь ни при чем. Еще в 1902 году Ленин считал, что близко время вооруженного восстания, и призывал не ждать, а действовать, вооружать, обучать революционную армию. Уже существуют на заводах, фабриках, в деревне дружины!

— В царской армии почти пять лет муштруют солдата.

— А штаб боевой технической группы применит в дружинах метод Швейцарии, — сказал убежденно Александр Михайлович, — там обучают пехотинца за сорок пять дней, артиллериста — за шестьдесят.

— Научите… ать… два… Но из чего ваша революционная армия будет стрелять? На дружину — один браунинг. Полдесятка пик и булыжники.

— Революционная армия не потешная, будут револьверы, не пики. Будут и винтовки и бомбы. Будут и пушки. В царской армии служат те же рабочие и крестьяне.

На дощатых мостках причала появилась Марья. Размахивая платком, она звала лодку.

— Кончаем спор, Марья сердится, когда опаздывают к столу, — сказал Александр Михайлович и повернул лодку к берегу.

14

Поезд из Петербурга пришел с опозданием на четверть часа. Буренин стоял на площадке вагона. На нем был охотничий костюм, через плечо перекинуто зачехленное ружье.

«А саквояжа-то у него нет, — подумал Александр Михайлович. — Недолго, значит, погостит».

До коляски Буренина с Игнатьевым проводил начальник станции, поодаль держался подобострастный полицейский.