Избранное - [187]
Л е о н е. Не хотите ли вы сказать, что я убил отца?
Б а р о н е с с а К а с т е л л и. Видите ли, Леоне, я слышала все. Я была в комнате Зильбербрандта, рядом с вами. Я знала, что надвигается беда, и сама послала Зильбербрандта к вам. Поэтому меня и не нашли в моей комнате, und ich konnte nicht wegen der Dienerschaft aus dem Zimmer! Ich habe alles gehört![421]
Л е о н е. Значит, вы слышали, как я убивал отца?
Б а р о н е с с а К а с т е л л и. Nein, nicht, das habe ich nicht gesagt, Leo, Sie drehen alles um![422] Все, что произошло между вами и Глембаем, не мое дело. Ich möchte Ihnen nur sagen, dass ich Ihnen gegenüber viel ruhiger bin als Sie mir gegenüber![423] Вы совершенно отрицаете во мне человечность, а я, вот видите, совсем на вас не сержусь! Я вам все простила!
Леоне молчит. Пауза. Баронесса Кастелли нервно постукивает по столу ножницами, которые все время держит в руке. Леоне снова беспокойно ходит по комнате из угла в угол, увертываясь, как ягуар, от разных предметов, которые попадаются на его пути.
Б а р о н е с с а К а с т е л л и. Erklären Sie mir, bitte, warum? Sagen sie ein Wort![424]
Л е о н е. Что я могу вам сказать? Под нами все дымится, мы тонем, мы мечемся тут в смертельном ужасе, was soll ich Ihnen erklären?[425] Что вам объяснить? Если вы не были на вулкане, вам не понять, что это такое, когда дым из кратера пахнет фосфором так, что человека начинает тошнить, dass wissen Sie nicht! Das verstehen Sie nicht![426]
Б а р о н е с с а К а с т е л л и. О, я была на Везувии! Мы пили там, наверху, какое-то дрянное шампанское! И Стромболи я видела. Ночью. С итальянского корабля. Это было дивно!
Л е о н е (нервно шагая). Ну, да, конечно! Разумеется — это было дивно! Das ist das richtige[427] — вы стоите на вершине Везувия и пьете шампанское! Вполне естественно — что́ вам и делать на вершине, как не пить шампанское! И если вас потом кто-нибудь спросит, что́ вы делали на вулкане, вы ему ответите своим карамельно-сладким голосом, что было дивно! Разумеется! Это то was ich nicht verstehen kann:[428] было дивно!
Б а р о н е с с а К а с т е л л и. Ich verstehe kein einziges Wort![429] Что с вами? Что вы хотите этим сказать? Прошу вас — diese Herumrennen macht mich nervös[430] — сядьте, пожалуйста, поговорим хоть раз спокойно. Um Gottes Christi Willen[431], почему вы видите меня в таком ложном свете?
Л е о н е (остановившись). Я вас вижу такой, какая вы есть на самом деле. Вы двадцать лет играете «Лунную сонату», рисуете на шелке розы «Марешаль-ниль», пьете шампанское на вулкане. Вы стоите над своим мертвым мужем так же невинно, как стояли тут над его мертвой женой, а вы ведь пришли из комнаты своего исповедника! И ход ваших мыслей таков: что вы на меня смотрите так, будто я убила вашу мать? Вы совершенно так же убили своего отца! Но я вас ни в чем не обвиняю — так давайте же помиримся! Das ist ihr Gedankengang! Was soll ich noch erklären?[432]
Б а р о н е с с а К а с т е л л и. Вы действительно неуравновешенны! Ничего подобного я не говорила. Im Gegenteil: ich hab’ gesagt, dass Sie für den Tod des Vaters nicht verantwortlich gemacht werden können! Das hab’ ich gesagt![433] Вы все искажаете, wie ein Zerrspiegel! Das ist einfach krankhaft![434]
Л е о н е (сурово и решительно). Мне было двадцать два года, когда я думал, что ваши слова могут быть все-таки правдой. С тех пор прошло шестнадцать лет, дорогая моя. Если бы собрать всех ваших кавалеров, которых вы очаровали своим приторным голосом, они бы, наверное, не уместились в этой комнате. Алиса, которая была в вас так влюблена, для которой вы были идеалом дамы, эта Алиса…
Б а р о н е с с а К а с т е л л и. Все, что вы говорили о молодом Зигмунтовиче, — ложь! Клянусь вам счастьем моего ребенка!
Л е о н е. А Алисина записка карандашом?
Б а р о н е с с а К а с т е л л и. Клянусь вам жизнью Оливера, nicht ein Wort ist wahr! Der junge Zygmuntovicz war in mich verliebt, das ja[435], но между нами никогда ничего не было — ничего определенного!
Пауза.
Б а р о н е с с а К а с т е л л и (очень тихо, убеждая). Почему вы мне не верите? Вы много лет несправедливы ко мне. Там, наверху, вы с таким пафосом заявили своему отцу, das ich eine Dirne wäre[436], будто я когда-нибудь скрывала этот свой органический недостаток! Каждый из нас носит в себе что-нибудь такое, за что люди побили бы его каменьями. Und ich? War ich nicht immer konsequent aufrichtig: wenigstens in der Hinsicht![437] Именно вам, в свое время столько фантазировавшему насчет моей «эротической интеллигентности», — damals war ich für Sie «erotisch intelligent»[438], — именно вам не следовало бы быть таким вульгарным! И если не из каких-нибудь других побуждений, то хотя бы из чувства солидарности вы не должны были преподносить это своему отцу! (Вы же знали о состоянии его сердца!) Не говоря уже о нем, по отношению ко мне вы себя повели не по-джентльменски. Разумеется, очень легко сказать о женщине: «Sie ist eine Dirne!» Und gerade Sie, der so mit seiner Logik herumbrilliert und herumaffektiert
