Избранное - [99]

Его жена, весело напевая, порхала по комнате. Житваи взял ее под руку и стал ей показывать их гнездышко.

— Это салон.

— Вот зеленая столовая.

— Там спальня… гостиная.

Молодая женщина жадно впитывала в себя новые впечатления. Все казалось ей необыкновенным, интересным. Кое-где еще пахло краской. В гостиной благоухали цветы и горела лампа под голубым абажуром. Дома у нее не было таких больших окон, такой мебели, таких смелых необычных картин. Все вокруг, даже безделушки, сулили жизнь новую, упоительную. Радость вскружила ей голову, и она опустилась на пушистый зеленый ковер.

— Какой свежий, шелковистый, как трава… Словно мы на лугу.

Взяв из фарфоровой вазы букет фиалок, Житваи осыпал ими жену.

— А вот и цветы. Сыплются цветы… дождь цветов…

В гостиной, пропитанной весенними ароматами, они громко смеялись, обменивались поцелуями, эти два неугомонных счастливых ребенка.

Полная нетерпения женщина вбежала в другую, маленькую комнатку.

— И здесь как все мило, ново!

Она взялась за ручку двери, возбужденная, готовая тотчас открыть ее. Но дверь оказалась заперта.

— А там что?

— Моя приемная, — слегка смутившись, ответил Житваи.

— Покажи.

— Зачем тебе это? — пожав плечами, засмеялся он.

— Хочу посмотреть.

— Лучше завтра.

— Ну, пожалуйста, мне ужасно хочется.

Доктор насупил брови. Он потянулся было за ключом, лежащим в кармане, но передумал. Взяв жену за руку, он обнял ее и крепко поцеловал. Ему казалось: войди они в эту комнату, вечер будет испорчен.

Но молодая женщина приникла к двери и ни за что не желала отступать.

— Там совсем темно, — заглянув в замочную скважину, сказала она.

— Разумеется.

— Оттуда веет холодом… Там что, не топят?

— Не фантазируй. Пойдем отсюда.

— Погоди-ка. Я вижу в темноте металлическую этажерку и стеклянный шкаф. Что это?

— После увидишь.

Приуныв, маленькая женщина оторвалась от замочной скважины; она была бледна, возбуждена, полна нетерпения. Глаза ее лихорадочно и влажно блестели; ясно было — не возьми она себя в руки, вот-вот произойдет их первая ссора. Она стояла у порога таинственной комнаты. Неизвестной комнаты, куда ее не пускали.

Они перешли в гостиную, и муж стал играть на рояле. Она села на диван. Закрыла глаза. В душу закралась масса коварных, гадких вопросов. Музыка казалась ей деревянной, монотонной, траурной. Виртуозные пассажи, будто быстроногие ящерицы, подкрадывались к ней, холодом пробегали по шее, рукам, ядовитой пеной оплевывали тело — она содрогалась. Почему ей нельзя войти в таинственную комнату? Ей чудилось нечто ужасное. Неуютная комната с холодными светлыми стенами, где лежит груда чистых, блестящих ножниц, ланцетов, пил, трубочек, игл, ложек, зеркал и других странных инструментов, которые вонзаются в живую человеческую плоть и сейчас еще хранят слабый запах крови. А рядом гнездышко счастливых молодоженов. И это — ее будущий дом. Мебель пропитается запахом лекарств. В отчаянии гнала она от себя страшные видения. Побледнев, откинулась на подушки. Таинственная темная комната скорбно, во все глаза уставилась на нее. Комната эта — как бездна. Доверчивая, ни о чем не подозревающая, идет она, улыбаясь, по квартире с мраморными статуями и пальмами и вдруг попадает в камеру пыток, летит в бездонную пропасть.

Она очнулась, когда муж подошел к ней и коснулся ее плеча.

— Тебе хочется спать?

— Я на тебя сердита, — ответила она отчужденным, глухим голосом. — Мне больно, что ты мне не доверяешь.

На следующий же день доктор начал принимать больных.

Жене его хотелось знать, как пройдет прием, и она наблюдала, следила за всем, вздрагивая при малейшем шорохе.

В два часа пополудни раздался первый звонок. Одного за другим слуга впускал больных в прихожую. Житваи надел белый халат и, уйдя в приемную, запер за собой дверь. Жена молча, спокойно ждала. Три часа провел доктор в приемной. Оттуда доносились протяжные и отрывистые стоны, тяжелые вздохи, кашель и плач. В белом платье, с белым как мел лицом женщина нервно ходила по комнате и из серебряного флакончика брызгала вокруг крепкими духами. Ее платье источало аромат персидской лилии, вызывающий головную боль.

Прием закончился в пять часов, как обычно. Житваи тут же переоделся и поспешил к жене.

Поежившись, она от него отстранилась.

— Ты опять раздражена, — разведя руками, пробормотал доктор.

Она опустилась в кресло, глядя на мужа. Он рассердился, его черные глаза сверкали. Каждый шаг был словно удар грома. Ей причиняла боль эта неуемная сила и хотелось видеть его перед собой на коленях.

Она начала ненавидеть мужа. Содрогалась от прикосновения его руки, взгляда, голоса. Ночью ей мерещились чьи-то крики и во мраке мелькали разноцветные точки. Однажды, когда она ела апельсин королек, ей почудилось, что пальцы у нее в крови, и она с отвращением бросила мякоть апельсина, кровоточившую, как открытая рваная рана.

Входить в таинственную комнату ей по-прежнему не разрешалось.

Но вот как-то заветная дверь распахнулась перед нею. Житваи оделся и ушел из дома. Второпях он забыл запереть приемную.

Молодая женщина — сердце у нее колотилось — вошла туда и испуганно попятилась назад. Потом принялась жадно разглядывать все вокруг. Комната, где лежало множество разного рода пил, а в дальнем углу виднелся скелет, напоминала хитроумно оборудованную камеру пыток. На потушенных бензиновых горелках стояли колбы с желтой и красной жидкостью. Сюда, стало быть, приходят страждущие. Здесь мечутся, обливаясь слезами и кровью, несчастные больные, которые в прихожей ни живы ни мертвы ждут, когда распахнется дверь приемной и они лягут под нож черного человека, того, кто превратил в лазарет квартиру молодоженов и собирает там все людские хворобы и мерзкие язвы. В глазах молодой женщины мелькнул ужас. Впервые открылось ей бесконечное убожество рода людского. Неистребимая жажда мести ожесточила сердце. С брезгливостью изнеженных барышень, инстинктом здорового человека возненавидела она приемную. Ее лицо, хорошенькое личико, исказила злая, отталкивающая гримаса.