Избранное - [18]

Утренний туман рассеялся. Йоша осмотрела долину и итальянские укрепления на противоположном склоне, и ей показалось, что итальянцы зашевелились. Она вгляделась пристальней и увидела, как какие-то черные точки движутся по снегу, спускаясь в долину. Йоша оставила еду, которую несла, и бросилась назад. По склону, сбегающему к Еловому Долу, она скатилась почти кувырком и ворвалась в штаб в тот момент, когда двое штабистов, худые и заросшие, с красными от недосыпания глазами, завтракали жиденькой похлебкой. Они тотчас выскочили из-за стола.

Долговязый тощий парень с черными усами, которого называли комиссаром, кинулся к дверям, дважды выстрелил в воздух и побежал наверх к окопам. Йоша едва поспевала за ними. Все, кто мог носить оружие, бежали следом.

Они успели вовремя занять позицию и открыли огонь как раз в тот момент, когда итальянцы уже поднимались по простреливаемому склону. Их очень скоро заставили скатиться в долину. Итальянские позиции на той стороне долины затянуло туманом, так что можно было преследовать итальянцев вплоть до самых их укреплений, и Йоша, все время бежавшая рядом с комиссаром, сама того не замечая, участвовала в схватке.

Они просидели в окопах до вечера, а когда их сменили бойцы из отряда, вернулись в Еловый Дол. Трофеи — два десятка винтовок, пара пулеметов, патроны и кое-что из обмундирования и обуви — распределили среди бойцов; досталось кое-что и караульному взводу, выстроившемуся перед штабом.

Йошу тоже вызвали. Комиссар оглядел ее и вытащил из сваленной в кучу амуниции плащ с капюшоном, штаны и ботинки, которые никому не годились. Нагнулся, достал еще ремень, офицерский, с портупеей, и протянул ей. Одежда и ботинки были велики, как и прежде; но ремень, портупея и шапка придавали Йоше военный вид — и это окончательно покорило ее детское сердце, и она так привязалась к отряду, словно он стал для нее второй семьей.

С тех пор она вертелась в отряде — особенно вокруг штабных и комиссара, — словно маленький благодарный щенок. Начались морозы, скот уже не гоняли на пастбище, часть его перевели в дальние села, а то, что осталось, таяло с каждым днем. И у Йоши дел поубавилось. Она постоянно находила предлоги зайти в помещение штаба, подолгу сидела у бойцов караульного взвода, помогала чистить оружие, приносила пищу и новости и всегда каким-то образом попадалась на глаза комиссару, но тот ее, похоже, перестал замечать. Партизаны научили Йошу стрелять из винтовки, она уже знала об оружии столько же, сколько знает каждый боец; в отряде ее привыкли считать своей, и она, разнося почту, делая сотню разных мелких дел, стала его незаменимой составной частью: неофициальным связным и хозяйкой в штабе. Если требовалось провести кого-нибудь на позиции самым надежным и близким путем, Йоша была тут как тут; нужно срочно передать какую-нибудь почту, отнести караульному шинель или еду, Йоша опять оказывалась под рукой — «эта маленькая Йоша Маркова», как ее теперь называли.

Три вещи беспокоили ее. Одна, за которую она сама себя корила, но с которой никак не могла совладать, — это ее любопытство. Две другие от нее не зависели, и тут ничего нельзя было поделать: комиссар и товарищи из штаба не обращали на нее внимания, точно не замечая ее совсем, как и омладинцы[6] из нижних сел. Дважды комиссар заставал ее, когда она трогала его вещи: один раз пишущую машинку, другой — бинокль. Оба раза он ничего не сказал, убрал вещи, а на нее и не взглянул. Иногда она спохватывалась, что разглядывает планы и книги, которые должна была только сложить или прибрать в сторонку, чтобы накрыть на стол, и каждый раз давала себе зарок отделаться от этой своей дурной привычки, но безуспешно. И, наконец, в селе ее, видимо, все еще считали ребенком, и не было способа доказать, что она уже взрослая. В самом деле, омладинская организация забыла о Еловом Доле, где было всего два дома, а из ребят побольше — только Йоша.

В одном из боев комиссар был ранен. Его на носилках принесли в Еловый Дол — пуля пробила бедро. Рана не казалась тяжелой, а он не хотел, чтобы его тащили в госпиталь, и остался лежать в штабе на единственной кровати. Пришел врач, перевязал рану, дал кое-какие лекарства и ушел. Йоша, оказавшаяся тут же, выслушала его наставления и, так как товарищи из штаба были заняты своими обязанностями и часто отлучались, уход за больным лег на ее плечи. Она приносила раненому еду и питье, научилась заваривать чай, разводить марганцовку, не касаться бинтов руками и менять компрессы на больной ноге. Мало-помалу лекарства, оставленные доктором, и походная аптечка в холщовой сумке, висевшая в штабе на гвозде, полностью перешли в ее ведение, к ней начали обращаться и бойцы — за каплями от зубной боли или аспирином, который они принимали, когда их донимал живот, душил кашель или трясла лихорадка. Йоша мерила температуру и, ссылаясь на указания врача, выдавала лекарства: кому что — не известно, но никто тем не менее не отравился, а зуб, если у кого и болел, в конце концов утихомиривался.

Состояние комиссара между тем ухудшалось. Видимо, пуля задела кость, но он по-прежнему отказывался от госпиталя. Лежа он слушал радио, давал Йоше читать «Голос Орьена», разговаривал с ней. Санитарка из Главного госпиталя, которая, чередуясь с врачом, навещала комиссара, принесла Йоше белый халат и пополнила ее медицинские познания. Так продолжалось два месяца. Йоша за это время научилась читать и, читая про себя, шевелила губами.