Избранное - [59]
Он рассказал нам о продажности администрации и общинных властей. О громадных злоупотреблениях на предприятиях и в общественном строительстве. «Със злато можеш купити и самог президента». Во время этого разговора, который смутил меня и заставил призадуматься, доктор смотрел на меня сквозь очки и язвительно, по-мефистофельски улыбался, словно хотел сказать: «Ну что? Слыхал? Убедился, что и в А м е р и к е т о ж е с а м о е?..» Ох, ничуть не легче мне было от того, что «и в Америке то же самое!..»
Воскресенье. После обильного и из рук вон плохого завтрака мы, не заходя в салоны, вышли из отеля на Broadway, закурили сигареты и направились в порт. Улицы, еще вчера кишевшие, как муравейники, сегодня были пустынны — будто Нью-Йорк вымер за эту ночь. Где-то забил колокол, за ним на разные лады зазвенели другие колокола, но так слаженно, что получилась возвышенная, трогательная, божественная песня. Казалось, ты слышишь даже слова этой песни, которая зовет, притягивает тебя в храм божий. Я, никогда не слыхавший ничего подобного, к тому же отчаянный любитель всяческой гармонии, остановился и стоял как зачарованный до тех пор, пока колокола не перестали звонить и последний звук не замер в небесах. И у нас, подумал я, благочестивых христиан призывают к молитве разноголосым колокольным звоном, но всегда найдется служка, который поднимет такой трезвон, что лопаются барабанные перепонки, и только об одном начинаешь молить бога, чтобы он вразумил этого бесноватого и послал ему исцеление.
Мы шли по пустому Бродвею до самого порта, разглядывая возвышавшиеся справа и слева красивые дома. Только пароходы, поезда и трамваи продолжали неистовствовать. Воспользовавшись пустотой улиц — на перекрестках торчали лишь внушительные фигуры полисменов, — мы бесцельно бродили по городу и случайно попали на улицу, сплошь застроенную кредитными учреждениями. Любой банк на этой улице заткнет за пояс любой дворец в Европе. Внушительные, черт подери, хоромы! Их величественные мраморные стены внушают респект и доверие! Не глядя, веришь, что в них гнездятся не золотые мечты, а горы золота…
А вот и станция «Бруклинский мост». Два поезда на электромоторах скользят по мосту, подобно челнокам, с одного берега на другой, от Нью-Йорка до Бруклина. Дома в Нью-Йорке очень высокие, но Бруклинский мост еще выше. Мы поднялись по лестнице, вошли в вагон и полетели над необозримым хаосом однообразных плоских крыш; затем блеснул канал, усеянный пароходиками, затем снова — море крыш. Stop! — Бруклин. Солнце палит нещадно, голова раскалывается! Хорошо, что встретилась аптека, немного освежились. В Америке все шиворот-навыворот, и аптеки тоже. Захотелось содовой, лимонада, сиропа или шербета — иди в аптеку, нужны почтовые марки и открытки — тоже туда, яйца — и яйца есть, и щетки для обуви, и que sais-je encore[58].
А теперь вернемся на Broadway, сядем в трамвай и поедем в Центральный парк. У входа в парк толпа чичероне наперебой предлагает свои услуги. Мы в них не нуждаемся. План города изучен еще на пароходе. Кроме того, людской поток движется в глубь огромного парка, и мы можем пойти вместе с ним. Все дорожки залиты асфальтом. Особого старания украсить парк мы не заметили, большая часть деревьев растет, как им вздумается. За поворотом одной из дорожек открылась площадка для игр, с качелями и каруселью. Среди малышей кое-где возвышаются «детки» лет четырнадцати — пятнадцати. Дальше, на просторной круглой поляне несколько команд играли в крикет, вокруг, на траве сидели тысячи зрителей. Интересно, что идешь по аллее и чуть ли не на каждом шагу встречаешь табличку «Keep off the grass» (берегите траву). Эти надписи есть даже в тех местах, где трава не растет и никогда расти не будет, а в воскресенье гуляющая публика толчется именно на тех участках, где трава самая густая. Видели мы и большой обелиск. Только что на него смотреть? Все равно иероглифов не разобрать. Одни англичане способны три часа, ничего не понимая, глазеть на какой-нибудь камень только потому, что в путеводителе сказано, что это старина или достопримечательность. Посетили мы и новый музей. Среди других редких и ценных вещей мое внимание привлекло большое собрание египетских мумий, выставленных не так, как в некоторых европейских музеях — в пустых или закрытых саркофагах. Здесь видишь сначала совсем закрытый саркофаг с надписями и украшениями; рядом — открытый, с лежащей внутри, обернутой в восковую материю мумией — из-под ткани едва вырисовываются отдельные части тела; затем верхний покров снят, и тело лежит в истлевшем, но еще сохранившемся тряпье — здесь уже можно распознать нос, подбородок, сложенные руки, ноги; и, наконец, сгнившее, ссохшееся тело человека, жившего три тысячелетия тому назад. Вот где припоминаешь монолог Гамлета над черепом! Еще больше меня поразило другое наблюдение. Рассматривая тряпицы, в которые были завернуты мумии, и лежащие рядом материи, я внимательнее пригляделся к тому, как они сотканы, какой у них рисунок и подбор красок, и, к крайнему своему сожалению, убедился, что мы, болгары, в искусстве ткачества едва достигли того, что египтяне умели уже три тысячелетия тому назад. Еще об одном поразительном сходстве наших самобытных изделий с изделиями другого племени я упомяну дальше, в своих заметках о Чикагской выставке. Побывали мы затем и в зверинце. Специалист-зоолог, возможно, и обнаружит здесь, среди множества птиц и обезьян, какой-нибудь редкий экземпляр, мы же пришли к общему мнению, что нью-йоркский зоологический сад очень молод и, что касается комплектования, ему еще можно многого пожелать. В парке есть маленькое озеро (когда я говорю «маленькое», это не значит, что оно меньше того, что в Софии, возле Орлова моста), по нему молодые янки катаются на лодках, и эти лодки куда более элегантны и соответствуют своему назначению, чем те смешные корыта, в которых плавают по нашему софийскому «озеру».
