Избранное - [57]

Вышли на Broadway. Это самая широкая, самая длинная и, если не считать набережной, самая оживленная улица, которая пересекает Нью-Йорк почти из конца в конец. Посередине улицы, на всем протяжении вымощенной хорошо отесанными камнями, по двум рядам рельсов почти непрерывно снуют новые, чистые кабельные трамваи. Они идут от самой набережной до центрального парка. На это расстояние требуется почти час, а за проезд берут всего пять центов (25 стотинок). Кроме трамваев, тысячи омнибусов, дилижансов, грузовых подвод, фиакров, кабриолетов, ручных тележек и велосипедов порой так забивают улицу, что пешеходы просто не в состоянии ее пересечь без помощи полисменов, которые — всегда начеку — величественно регулируют уличное движение. А какие рослые красавцы все эти полисмены! Нам рассказывали, будто в полисмены берут, учитывая не только образование, моральные достоинства, знание города и его жителей, но и рост, сложение, вес и вообще внешний вид. Действительно, когда видишь издалека такого полисмена, стоящего у тротуара или на перекрестке, то вполне можешь принять его за памятник, поставленный для украшения города: все они высокие, атлетически сложенные, красивые, в чистой, как будто только что надетой форме из серого сукна, перепоясанные поперек умеренных благоутробий ремнями с пистолетом, в серых касках, белых перчатках, а вместо сабель и револьверов в руках у них пятидесятисантиметровые дубинки. И какие интеллигентные физиономии, сколько достоинства в позе и выражении лица! Полисмен ни на секунду не теряет сознания того, что общество возложило на него ответственнейшую задачу: охранять порядок, тишину, честь, жизнь и имущество граждан. И он охраняет, да еще как! Несмотря на сутолоку, на лихорадочное движение экипажей, перегруженных товаром или пассажирами, несмотря на нескончаемый поток пешеходов, они не станут драть глотки до хрипоты: «Эй, ты там, в черной шляпе, ослеп, что ли?! Не видишь — сзади коляска!» — такого здесь не услышишь. Но когда из-за непрерывного потока экипажей, не дающих возможности пересечь улицу, на тротуаре скапливается большая толпа народа, американский полисмен, не говоря ни слова, поднимает вверх палец — и невообразимый хаос экипажей мгновенно замирает на месте, образуется свободная полоса, полисмен дает знак пешеходам переходить улицу; экипажи ждут, но пешеходам нет конца, и тогда, пропустив тех, кто стоял толпой, полисмен снова поднимает палец — на этот раз замирают пешеходы, а поток экипажей приходит в движение… и так до тех пор, пока снова не накопится много желающих перейти на другую сторону. Все идет мирно, гладко. И вспомнил я наших полицейских… Господи, ведь ты вездесущ!..

Самая красивая улица, какую мне доводилось видеть в Европе, это, несомненно, венская Ringstraße. Ни в Париже, ни в Лондоне нет такой широкой, такой гладко вымощенной улицы, с такими тротуарами и аллеями, с таким количеством домов прекрасной архитектуры, собранных в одном месте, к тому же все они — и частные и общественные здания — кажутся только что построенными. Если вы остановитесь на площади между императорским театром, ратушей и парламентом, вашим глазам, куда бы вы ни глянули, откроется такая величественная и законченная картина, что как бы вы ни напрягали фантазию, ничего более совершенного в архитектурно-художественном отношении вы все равно себе не представите. Но признаюсь, нью-йоркский Broadway произвел на меня несравнимо более сильное впечатление. Ringstraße — изящная, высеченная из мрамора красавица, Broadway — милая, одетая во все цвета радуги, вечно танцующая балерина. Broadway уходит к горизонту дальше, чем у тебя хватает глаз, сужается, бледнеет, сходится в перспективе и исчезает в направлении океана. Ни с чем не может сравниться поразительная, как бы трепещущая пестрота этой улицы. Напрасно вы будете искать здесь два одинаковых здания. Они различны по стилю, по высоте, по ширине, по цвету. Не только отдельные постройки, но даже фасады магазинов в одном и том же здании совершенно разные. Каждый домовладелец старается так построить, отделать и выкрасить свой дом, чтобы он бросался в глаза, а каждый хозяин магазина, в свою очередь, так украшает фасад, чтобы даже слепой не прошел мимо. Один выстроил здание в восемь этажей и украсил его гранитными колоннами и роскошной лестницей, его сосед тут же возвел двенадцать этажей, колонны сделал из мрамора и выкрасил фасад такой светлой краской, что даже рассеянный остановится посмотреть. Но конкуренция не имеет границ, и смотришь, третий сосед запузырил в облака пятнадцатиэтажную махину и пустил в дело кроваво-красную или ярко-пурпурную краску — за двадцать километров этот дом виден, аж из Атлантического океана. Огромный соблазн — снять в таком здании магазин. И на стенах, окнах и балконах пестрят всевозможные надписи — на уровне всех этажей, над крышей и даже над трубами. Смотришь, и в глазах начинает рябить от такого разряженного колосса, а опустишь взгляд — Вавилон! (Ну и сравнение! Какими глупыми кажутся, если серьезно подумать, все эти сравнения с древностью…) Как будто пожар или другое какое стихийное бедствие выгнало из домов жителей этого триединого города, и вот они, со всем своим живым и неживым имуществом, запрудили улицу и мечутся в поисках выхода. Но и это сравнение ничего не дает: с одной стороны сильно сказано, с другой — не отвечает характеру движения. Никакие сравнения с пожаром или другими стихийными бедствиями здесь не годятся, особенно если обратить внимание, с каким хладнокровием чистокровные янки, сняв пиджаки, в жилетках или даже в одних рубашках, сидят в своих магазинах или перед порогом, да еще ноги задерут, кто на подоконник, кто на рядом стоящий стул или стол, зажмут в зубах сигарету, и знай себе курят, курят, сплевывая сквозь зубы, как наши шопы, и почитывают дневные газеты. А что мимо течет нескончаемый людской поток, теснятся тысячи экипажей и лошадей, проносятся молнией пожарные команды, ему и дела нет — курит, сплевывает и читает… Ну, хватит про Broadway: и до утра буду расписывать, все равно, пока вы сами на нем не побываете и пока не увидите порта, представления о прекрасном Нью-Йорке вы не получите.