Избранное - [15]

Высосав тебя до капли,

Ставят крест на дружбе пылкой.

Слухов там не оберешься;

Знай, однако, что в столице

Истине святой не верят,

Свято верят небылице.

Верят, что от всех недугов

Исцелить способны воды,

У источников толпятся

Дамы по веленью моды:

Прячутся от солнца летом,

Чтобы кожей хвастать белой,

А зимой, напротив, модно

Хвастать кожей загорелой.

От прелестниц не спасешься,

Если уж тебя обсели:

Дверь замкнешь, закроешь окна,

Ан глядишь – пролезли в щели.

Чудесам, что есть в Мадриде,

Не устанешь ты дивиться:

Например, любая девка —

Непорочная девица.

А почтенная матрона —

Что пчелиная колода:

Обжужжит тебя, изжалит —

Не захочется и меда.

Помни, что на запах денег

Косяком идут невесты;

Не женись: грозит похмелье

Сразу после брачной фьесты.

Обещать? Что ж, на здоровье,

Не скупись на обещанья:

Для мадридцев на посулах

Держится все мирозданье.

Обещай хоть звезды с неба,

Ложь на совести не виснет:

Посулишь – не обеднеешь,

Выполнишь – когда рак свистнет.

Проводи день именинный

Дома, в будничных занятьях,

Чтоб друзья не задушили

Твой кошель в своих объятьях.

Точно так же в дни гуляний

Лучше сказываться хворым:

Верить можно – но не людям,

А засовам и запорам.

Как тюрьмы и как пожара

Бойся ювелирных лавок:

Там не только что ограбят,

Но и высмеют вдобавок.

Отправляясь в гости к другу,

Лучше вызнать стороною, —

Не решил ли он сосватать

Гостя со своей сестрою?

Бедный, будь хоть семи пядей,

Для мадридок истых жалок,

Но покладистых там бродят

Табуны провинциалок.

За пирог с водой вприхлебку,

За конфету – молвить прямо —

Нищая составит Тисба[9]

Счастье нищего Пирама.

Может, пылкие мечтанья

О столице поугасли?

Коль прислушаешься – будешь

Ты кататься, как сыр в масле.

Если же не образумил

Я тебя, молокососа, —

Будем ждать: вернешься с тещей,

С ртутной мазью и без носа.

Перевод М. Донского

Отшельница и пилигрим

«Ах, отшельница святая,

Ты, что в тишь уединенья

Скрылась от мирских соблазнов

Для молитвенного бденья! —

Долгой истомлен дорогой,

Молит странник Христа ради:

– Переночевать позволь мне

Здесь в покое и прохладе».

И отшельница, услышав

Столь смиренное моленье,

Опустила очи долу

И рыгнула от смущенья.

«Ах, я вам состражду, отче,

В том порукой вседержитель,

Принимать вас недостойна

Жалкая моя обитель,

Но коль вы проголодались

И утомлены дорогой, —

Не побрезгуйте, отец мой,

Этой хижиной убогой».

Вводит она гостя. В келье —

Плеть, вериги, власяница…

Странника за стол сажает,

Предлагает подкрепиться.

Есть козлятина, да только

Ни полена дров в жилище.

Странник, постных яств отведав,

Возжелал скоромной пищи.

С шеи сняв полпуда четок,

Пламя он разжег такое,

Что на нем в одно мгновенье

Подрумянилось жаркое.

До жаркого на закуску

Подала она орехи,

Возбудили они в старце

Тягу к сладостной утехе.

После трапезы отменной

С богомольной голубицей

За ее гостеприимство

Старец ей воздал сторицей.

Перевод М. Донского

Против безудержной поэтической лести

Чтоб воспеть улыбку милой,

Жемчуг песнопевцу нужен:

Как же он прославит зубки,

Не упомянув жемчужин?

А вот зубы коренные,

Не в пример передним, нищи,

Хоть на них лежит забота

Пережевыванья пищи.

В мадригалах и сонетах

Непременнейшие гости —

Перламутровые ушки,

Носики слоновой кости.

Чем же провинились локти,

Что о них молчат поэты?

Челюсти, виски и скулы

Тоже вовсе не воспеты.

В виршах множество сравнений

Для слезинок вы найдете,

Но не сыщете полслова

О слюне и о мокроте.

Если дева плачет – бисер

И роса идут тут в дело;

Ну, а что мне надо вспомнить,

Если милая вспотела?

Кудри – золото; но если,

Веря стихотворной справке,

Локон я подам меняле,

Выгонят меня из лавки.

Были женщины из мяса

И костей; теперь поэты

Видят розы в них и маки,

Лилии и первоцветы.

Эх, зеленщики-поэты!

Женщинам вы не польстили,

Прелести их воспевая

В этом травянистом стиле.

Нет, с кораллом целоваться

Было б делом невеселым,

Так же, как лобзать гвоздики

Сладостно лишь разве пчелам.

Очи зарятся на деньги,

А уста подарков просят,

И, однако, виршеплеты

Без конца их превозносят.

А ведь есть тихони-бедра,

Есть бессребреницы-ляжки,

Коим не присущи зависть

И спесивые замашки.

Вот кому за бескорыстье

Посвящать должны поэты

Оды, стансы, и канцоны,

И романсы, и сонеты.

А рубинам ненасытным

И сапфирам завидущим

Лишь презренье вместо гимнов

Пусть достанется в грядущем.

Алчные уста, о коих

Приторный несете вздор вы,

Называть бы надлежало

Устьями бездонной прорвы.

Глазки, в коих блещет жадность,

Это язва моровая,

Зубки, рвущие добычу, —

Хищная воронья стая.

Разорительны прически,

Так что волосы – бог с ними —

Даже черные как сажа

Могут зваться золотыми.

Знай, слагая гимны зубкам,

Не вкусишь ты жизни мирной:

Тощей стервой поперхнешься

Или будешь съеден жирной.

Перевод М. Донского

Огородная свадьба

Дон Редис и донья Редька —

Не креолы, не цветные,

Вроде там Цветной Капусты,

Но испанцы коренные —

Поженились. И на свадьбу

Их высокоогородья,

Чьим благодаря щедротам

Кормится простонародье,

Всю свою родню созвали,

Пригласили цвет дворянства,

Тех особ, кому подвластны

Все земельные пространства.

Прикатила донья Тыква,

И дородна, и спесива, —

Оттого, что всех дородней,

И спесива особливо.

А за нею – донья Свекла,

Неопрятная уродка,

Все лицо в буграх и ямах,

Бахрома вокруг подбородка.

Вот дон Лук – торчат нахально

В шляпу воткнутые перья;

Скольких дам до слез довел он,