Избранное - [40]

— Так ведь Тюен еще этого не выпил.

— Не для него, для Хыонг! У нее на лице опять сыпь.

— Ерунда! Дай какого-нибудь отвара, и все как рукой снимет! Сейчас за самое дешевое лекарство берут не меньше донга. Если от каждой болячки глотать лекарства, скоро есть нечего будет!

— Ну и пусть! Лекарство нужнее. Я уверена, что это снова лишай. Запустишь — пойдет по всему телу, тогда несколькими донгами не отделаешься. Помнишь, как было в прошлый раз?

— Тогда она была совсем крошка, а после пяти лишаи разве бывают?

— И у восьмилетних бывают, еще как бывают! Так что денег не жалей, здоровье дороже! Слышишь? Купи непременно.

— Ладно, куплю. Одному лекарство, другому лекарство… Из-за этих лекарств по миру пойдем.

Продолжая ворчать, Диен вышел. Жалованья его едва хватало на еду, он мог позволить себе лишь самые необходимые расходы, и каждую трату приходилось тщательно рассчитывать. Лекарств, сколько ни покупай, все мало, уж кому-кому, а ему это хорошо известно. Диен сам часто болел и ненавидел лекарства. Пользы от них никакой, только желудок расстраивают. Одному богу известно, сколько он их выпил. А что толку? Денег ухлопал уйму, а болезни как были, так и остались. Наконец, разозлившись, он решил не брать больше в рот ни микстур, ни таблеток. И ведь не умер! Напротив, бросив глотать всю эту пакость, стал чувствовать себя гораздо лучше. Да что говорить! Если бы лекарства обладали той силой, которую им приписывают, богатые жили бы вечно, а бедняки давно бы уже все вымерли. А госпожа Хан Хынг, которая ссужает ему деньги из расчета десяти процентов? Разве оставалась бы она бездетной? У нее в доме небось полно женьшеня, корицы и других снадобий. Или взять Дак, у которой были неудачные роды. Ей давным-давно пора бы покинуть этот мир, а она все живет и иногда заходит к ним, скрюченная, едва волоча ноги, чтобы выпросить пять су на лепешки…

Подобными рассуждениями Диен утешал себя всякий раз, когда нужно было сэкономить деньги. Неизвестно, верил ли он в них сам, но жена его, во всяком случае, думала иначе. Для нее вся жизнь заключалась в детях. Ради детей она готова была голодать и ходить в лохмотьях, могла унизиться перед чужими людьми. Ей ничего не стоило продать кухонную утварь или заложить сад, лишь бы раздобыть денег на лекарства. Она сходила с ума, если кто-нибудь из детей простуживался, а когда они кашляли, сама ощущала боль в груди — совсем как героиня из старинного европейского романа.

«Все женщины таковы, и нечего на них сердиться, — говорил себе Диен, шагая по дороге в город. — И они должны быть такими». Будь его жена равнодушна к детям, он первый осудил бы ее и стал презирать. Раздражение быстро прошло, и Диен стал подсчитывать предстоящие расходы. Всего он получит тридцать донгов, семь должен аптекарю, да еще три придется отдать за новое лекарство, один донг уйдет на еду — это уже одиннадцать. Если прибавить еще проценты по долгам, взносы в кассу взаимопомощи, то почти все тридцать уйдут. А на что жить целый месяц? Где брать деньги на еду, стирку, парикмахерскую, чаевые почтальону, когда тот приносит письма или газеты? Снова занимать! Диен вспомнил о старых долгах, о книге, которую мечтал купить уже много месяцев, о выставленной в витрине швейной мастерской рубашке, которая дорожала из месяца в месяц… И вот сейчас он снова должен выбросить десять донгов на лекарство. Будет ли когда-нибудь конец его мучениям? Горечь наполнила сердце Диена. Но он больше не сердился, лишь тяжело вздохнул, думая о своей несчастной судьбе.

К десяти часам Диен добрался наконец до почтового отделения. Солнце палило нещадно. Ноги Диена были в пыли, рубашка намокла от пота, лицо раскраснелось. Прежде ему не приходилось лично получать письма на этой почте. Костлявый почтмейстер, прочитав имя в предъявленном ему паспорте, даже рот от изумления разинул. На это имя поступало много писем, газет, бандеролей, и его здесь хорошо знали. Адрес обычно бывал напечатан на машинке, а письма — на форменных бланках, поэтому почтмейстер был уверен, что Ле Кы Диен из Фуниня богатый и важный господин. И вот теперь этот господин стоял перед ним — тощий, как зубочистка, молодой человек в дешевом костюме, старой белой шляпе, которую давно не чистили, и босиком. Осмотрев своего клиента с ног до головы, почтмейстер спросил:

— На чем, мосье, вы так рано приехали из Фуниня?

— Я пришел пешком, — ответил Диен.

— Так быстро? Впрочем, до нас не больше двадцати километров. Вероятно, в ваших краях трудно достать рикшу?

— Рикш сколько угодно, но я предпочитаю ходить пешком. Рикши мне не по карману.

Столь прямого ответа почтмейстер не ожидал. Смущенный тем, что поставил Диена в неловкое положение, он попытался загладить оплошность шуткой:

— Ну и молодец! Эти рикши дерут с нас три шкуры. Будь все такими, как вы, им пришлось бы умерить свои аппетиты. Да, те, кто презирает студентов, говоря, что они и пешком-то ходить не умеют, могут попасть впросак.

Чувствуя доброжелательность, Диен улыбнулся:

— Я еще дома решил, что весь путь проделаю пешком, поэтому опасность со стороны рикш мне не угрожала. Слава богу, я еще не старик! Сами подумайте, уж если рикша может без отдыха везти меня из Фуниня сюда, то я и подавно могу проделать тот же путь один, без груза.