Избранное - [17]

Лица стареющих женщин и вовсе беззащитны. Косметика в таких случаях — тоже ничего не скрывающий грустный осенний перелесок. Нет, не искусственными методами, а естественным путем — щедростью сердца — должен человек оберегать свое лицо.

* * *

Лондонская зарисовка.

Заслуженно известный наш соотечественник, не одно десятилетие живущий вдали от родины, на шестидесятом году жизни вкушает стряпню своей супруги:

— В твоей ухе полно рыбных снастей!

— Полно — чего?

— Я хочу сказать — рыбьих пастей!

— Рыбь-их кос-тей!

Забавно, не правда ли? Однако же не смешно. Над подобного рода симптомами старости, прорывающимися в словесных оговорках или в путанице поступков, первым, как мы упоминали, потешается сам пострадавший.

Из бергсоновской теории комического определенная ее часть (та, что существовала и до Бергсона) выдерживает испытание временем, а именно: смешными кажутся действия, совершаемые разумным существом механически, тогда как они должны совершаться обдуманно. Один из признаков старости, как мы видели, автоматизм подобного рода. «Автомат» к тому же дает перебои. Мы «рассеянны»? Мы пустили на самотек систему отработанных годами рефлексов, и теперь эта система рефлекторных действий вышла из-под контроля разума и вертит человеком, как ей заблагорассудится.

Добавим фактов? Себе же на потеху?

Я поднимаюсь из-за стола, чтобы, не беспокоя жену, достать из буфета соль. А вместо солонки извлекаю оттуда бутылку виноградной палинки и ставлю на стол перед нашей гостьей, совсем юной девочкой-школьницей.

А все потому, что из этого буфета я по выработанной годами привычке достаю к столу только вино.

Конечно же, все веселятся, и я вместе со всеми. Дерзновеннее всех.

Что помогает мне сохранить хорошее расположение духа? Мудрость или взгляд патриция сверху вниз, о котором в последнее время я столь пространно разглагольствую как о средстве против недугов описываемого периода жизни?

Нет, над подобной оплошностью волен потешаться каждый. В компании приятелей, равных по годам, мне никогда не удается рассказать кряду больше одной истории курьезного характера. Остальные тотчас начинают наперебой сыпать случаями из своей жизни под оглушительные взрывы хохота.

Неправда, что путники в ладье Харона, скованные молчанием, плывут в страну теней. Если народ подбирается более или менее сходный, то путешествие к неминуемому концу не обходится без разных баек, подшучиваний друг над другом и всплесков веселья с азартным хлопаньем по коленям.

Ведь в самой смерти так много механического! Если вдуматься хорошенько: живой человек — и вдруг лежит, холодный и застылый, вдруг становится мертвым, это ли не смешно? Автомат подвела механика! Это ли не бессмыслица!

(P. S. Все эти наблюдения я записал позавчера. Вчера же, сумерничая с одним из своих погодков — тоже писателем, я не удержался, чтоб не поделиться с ним кое-чем из литературных заготовок. И на сей раз я не продвинулся дальше первой зарисовки старческого симптома; улыбка понимания, а затем из уст Л. Н., будто забавные анекдоты, одна за другой посыпались истории, достойные научного исследования. Вот хотя бы одна для наглядности: в свой маленький домишко, стоящий на отшибе, Л. Н. сам носит бидонами воду для питья и умывания из колодца, расположенного на порядочном расстоянии. А в зимнее время почти из такой же дали он носит уголь в бидоне для угля. Но еще ни разу он не испытывал досады из-за того, что, подхватив бидон из-под угля — а это случается с ним теперь все чаще, — он отправляется по воду. Л. Н. не досадует нисколько.)

И действительно, безнадежно стар тот человек, который гонит от себя проказницу-фею, сбивающую нас с толку. Вместо того чтоб вступить с нею в разумную беседу, угадав единственно верный тон, какой возможен в диалоге между старцем и юной девой, чья грудь едва круглится. Шуткою — на шутку, равной крепости, хотя выдержка различна и рознится букет. В начатом поединке бренности, седовласой, с потухшими глазами без ресниц, и бессмертия, этой вечно юной девы с очами-бриллиантами в сто каратов, старшей из двоих надлежит проявить больше понимания.

Однако нам пора расширить круг, раздвинуть горизонт.

С моего стола, прицеливаясь исподтишка, как из засады, меня подстерегает фотография, где, вне всякого сомнения, изображен именно я. Фотография прислана в память о радушном приеме гостившими у нас знакомыми. Но я не признаю продукцию профессиональных служителей, а тем паче художников объектива. Объектив фотоаппарата и поныне все тот же коварный дикий зверь, нам до сих пор даже с помощью самых ловких приемов и упорнейших дрессировок не удалось укротить его, отучить от скверных замашек.

Фотоаппарат, хотя он и живет среди людей уже второе столетие, завидя человека, тотчас выпускает когти, норовит укусить, брызжет ядом. Старинные дома еще можно фотографировать; старые деревья тоже. Запечатлеть на фотографии пожилых женщин или мужчин — значит оскорбить человеческое достоинство.

И действительно, увековечить на полотнах старческие лица во все века удавалось лишь величайшим мастерам кисти, да и то, как правило, на склоне лет, в пору их творческой зрелости: вспомним Тинторетто, Тициана и многие полотна Рембрандта. Скульптура до сих пор лишь на пути к высотам мастерства, и теперь уже весьма проблематично, сможет ли она когда-либо достигнуть совершенства. Она связана теми же путами натурализма: подменой глубинной сути объекта его внешним обликом, — что и фотография.