Избранное - [323]

Шрифт
Интервал

Я думаю сейчас о потрясающих сценах, что разыгрывались после боя, когда опасность давно миновала. До сего дня помню двух женщин — бегут по шоссе, тащат санки, а на них — тяжело раненый немец. Они бросили его на санки, как обрубок бревна, кое-как, бессильные руки и ноги волокутся по снегу, а окровавленная голова бьется об лед дороги, подскакивая, как мячик.

— Куда его тащите? — спрашивали люди.

— В штаб! — ответила одна из женщин. — Верещал у меня под окном, слушать противно… Еще, поди, ночью являться будет…

И они побежали дальше, как фурии.

Потом встретился им старый цыган. Перепрыгнув через канаву, он сбежал вниз по дороге к глубокому сугробу, в котором умирал раненый немец.

— А, сволочь! — взревел цыган. — Может, это ты подпалил мою хижину!

И — бац! бац! — колом его по голове…

Вы ждете, поди, что женщины-то эти хоть перекрестятся, да станут уговаривать цыгана смилостивиться над несчастным… Куда там! В ту минуту не было в них ни капли сострадания.

Они еще и подбадривали цыгана:

— Так его! Так!

— Ого! Какие на нем сапоги-то ладные!

Вот на что внимание обратили!

Однако и это беснование — как перед этим битва — постепенно стихало. Люди, оглушенные, ослепленные страстью, начали мало-помалу сознавать, что не совсем еще утратили разум. Стали уже что-то воспринимать! Вернулись к ним зрение, слух…

Как говорится, отвели сердце — и вот, начали они понимать, что бой окончен, все опасности позади, наступают спокойные времена. Конец ужасам войны! Мир!

И только теперь увидели то, на что некогда было смотреть раньше. Услышали то, что тонуло в грохоте битвы.

Ватники! Шинели! Звезды на шапках! Русская речь! Господи, да вот же они, красноармейцы!

— Ну, теперь-то немцы нас не подожгут! — слышались голоса.

— Это точно! И не угонят никого…

Нужно ли рассказывать, как, осознав все это, люди обнимали простых русских парней и усатых мужиков, как целовали их, как провозглашали им славу? Пожалуй, в этом нет надобности.

Даже я, который сросся с оружием, вдруг почувствовал, что с легким сердцем могу отбросить, как ненужную вещь, винтовку, из которой только что стрелял. Как же было не овладеть этому чувству душами тех, кто схватился за оружие только в минуту крайней опасности? Для нас война уже кончилась! Для нас начинался мир! Слышите?!

Впервые после долгого времени вздохнул я свободно и глубоко.

Я стоял в сторонке, смотрел на этот человеческий муравейник, и было у меня такое чувство, будто пришла пора расставаться с кем-то. Точно такое чувство! Мне становилось ясно, что все пережитое нами за долгие месяцы укатилось уже в прошлое и входим мы в новые, совсем непохожие на прежние времена.

Всякий раз теперь, как выхожу я в лес на обход, бункер под Вепором нахожу я пустым. Не будет там уже ни Безака, ни Урбана, ни Чабана с Базаликом — не будут они составлять там воззвания и листовки, не будут устанавливать связь и организовывать подполье, не затянут песню собственного сочинения… И не придет больше сюда Шимон за текстами листовок, чтобы доставить их на Кленовские выселки — я заметил, что Шимон помышляет о том, как бы присоединиться к Красной Армии в ее походе через Моравию на Прагу… И даже Адам Панчик не будет больше связным. Казалось мне, что теперь всякий раз, как придет ко мне Панчик с каким-нибудь официальным уведомлением или распоряжением, представится мне, будто несет он какой-нибудь тайный приказ или секретный пароль… И я видел Лищака: он стоял, окруженный своими ребятами, но я-то знал: пройдет две-три недели, и засвистит за поворотом нашей долины «кукушка», и Робо Лищак пожмет мне руку, отцепит вагоны и вернется на паровозике к лесопилке за новым грузом… А Дюро Драбант? Я не удивлялся, что парнишка все еще не расстается со своим автоматом — понравилась ему военная служба; а вот отец его, старый Драбант, наверняка уже думал о том, как пойдет он с пилой и топором в тот самый лес, где еще недавно строил землянки. А вон стоит и милый наш Сламка, колбасник! Вместо загадочных свертков и оружия будет он теперь снова возить розовых поросят и, вместо того чтобы заряжать ружье, будет начинять колбасы нам на радость…

Среди красноармейцев шаталась кучка сорванцов, и, конечно, был с ними Мишко Стрмень. Вот застеклят окна в школе — и опять будет ерзать мой герой над своими задачками… А как побежит в Медведёво к крестной, будет вспоминать… Зато отец его отложил винтовку, как только кончился бой. Он стоял в группе односельчан и, вероятно, уже раздумывал над тем, как ему раздобыть второго вола под пару.

Словно и впрямь надломилось над нами время. Никому не было охоты слушать сапожника Ремешика и историю его свиньи, что было самым сильным его военным переживанием. Если и говорили люди о чем-то серьезно, так о том, что перенесли они за эти два дня. И если задумывались, так только о том, что будет.

Вот почему, верно, сказал поручик Тоно Фукас:

— Наших раненых и больных надо перевезти из выселок в деревню. А мертвых похоронить с почестями…

И случайно заметил я, как при этих словах старый Худик, делегат съезда, вытер кулаком слезы. Быть может, только сейчас, припомнив гибель людей, которых он знал — гибель Росика и кочегара Йожо Дебнара, смерть возчика Земко, Янко Латко, расстрел двух наших молодых партизан, смерть лесоруба Матуша Трчки и столяра Маруша и всех, кто пал здесь, — подумал Худик, какой высокой ценой оплачена радостная весть, принесенная им когда-то из Быстрицы…


Рекомендуем почитать
Звездная девочка

В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.


Маленькая красная записная книжка

Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..


Абсолютно ненормально

У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.


Песок и время

В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.


Прильпе земли душа моя

С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.


Лучшая неделя Мэй

События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.