Избранное - [13]
— Честности меньше стало, — вздохнул наконец кто-то из стариков, тряхнув длинными седыми волосами, свисающими чуть ли не до плеч сальными зеленовато-серыми космами. — В наше время мир был лучше, да и дротары честнее…
Один мужик встал, посмотрел в тот угол, где веселилась молодежь, и позвал:
— Мишо, поди-ка сюда!
К столу старших подошел тонкий, словно скоропалительно вымахавший ивовый прут, паренек со следами вечного недоедания на детском прыщеватом лице. Смотрит он не деревенщиной дремучей: по глазам видно человека, походившего по белу свету.
— Мишо, вот дядя говорит, будто честности теперь поубавилось, поэтому, дескать, нам и приходится по тюрьмам сиживать. Расскажи-ка, за что ты туда угодил! Из-за нечестности или за что другое…
Мишо, восемнадцатилетний паренек, при всей молодости уже самостоятельный «предприниматель», прикусив нижнюю губу, погасил ребячью улыбку, как бы желая сказать старикам: «Много вы понимаете, что на свете делается!» И стал рассказывать:
— Судите сами, честно я поступил или нет, но месяц мне отсидеть пришлось. А ни за что. Дело было так: когда я в позапрошлом году уходил из деревни, мне в районном управлении дали патент… разрешается, мол, вести торговлю вразнос. Выписали мне его на срок до пятнадцатого февраля тысяча девятьсот двадцать шестого года. А я в него толком и не посмотрел. Разве это придет в голову нашему брату? Сунешь в карман все эти разрешения, предписания — да и вон из деревни. Начал я торговать, а о патенте и думать забыл. Но вот в конце февраля поглядел я как-то, на какой же срок мне его выписали, и ах ты, батюшки, он же просрочен! А ходил я тогда где-то близ Мельника, в Чехии.
— Эва, куда занесло! — воздали должное дальности расстояния внимательно слушавшие мужики, хотя никто из них не имел о Мельнике никакого понятия. Этим, однако, они скрыли свое подлинное удивление.
— Конечно, не ближний свет, — на радость им подтвердил Мишо. — А денег у меня не было: торговля шла — хуже некуда. Возвращаться домой за новым разрешением не на что, а торговать без разрешения тоже нельзя, срок-то ведь вышел. Я и подумал: «А сделаю-ка сам — хуже не будет!» Вынул бумагу, и так как там значилась цифра тысяча девятьсот двадцать шесть, то я шестерку исправил на восьмерку. Теперь, думаю, еще два года никаких хлопот! На другой же день…
Тут Мишо заразительно рассмеялся, а за ним и остальные. Видно, вспомнил, как на другой же день остановил его на шоссе жандарм и, обнаружив в документе странную восьмерку, которая только одному Мишо могла показаться безукоризненной, препроводил его в тюрьму, где Мишо целый месяц ждал решения своей участи.
— Целый месяц просидел я в предварительном заключении, а осужден был потом всего на три недели, — жаловался Мишо с горькой улыбкой. — За эту неделю мне уж никто не заплатил…
— Это тебе наперед задаток, — пошутил кто-то.
— А скажи… хорошо тебе было там, в кутузке-то?
Мишо почесал затылок, сморщил свое детское лицо, на котором светились вкусившие бродяжьей жизни глаза, покрутился на каблуках и сказал, будто давясь словами:
— Хорошо. Только хлеб там горький…
Мужики поняли, куда метит Мишо, и молча усмехнулись. Лишь один из них, слишком замученный своей тяжелой жизнью, чтобы понять намек парня, простодушно заметил:
— Подумаешь… господа какие! У нас и горького-то нет… Кашей, что ли, тебя там станут потчевать…
Ясно, солнечно и весело было в пасхальный понедельник по всей долине. Обливаньям и другим озорным проделкам не было конца. На дорогах, у колодцев, а больше всего около трактиров собирались парни, подростки и женатые мужики с прутьями в руках, с кувшинами и ведрами с водой, и ни одна девушка или молодица, проходя мимо, не избежала пасхального крещения. Визг, крики и смех неслись по всей деревне — война между двумя лагерями, мужским и женским, разгоралась все сильнее.
Трактир Чечотки сделался славным штабом развития боевых действий. Бабы и девушки с нижнего конца деревни, возвращающиеся из костела, поневоле должны были проходить мимо трактира, и тогда им мало помогала отговорка, что они уже порядком вымокли на верхнем конце.
— Кача идет! И Зуза, слышите? Зуза!
— Не мешает обдать ее хорошенько, — кричит молодой Павол Гущава, бросаясь за трактир к колодцу набрать в кувшин воды. Кувшин у него здоровенный — литров на восемь.
— Не засматривайся, Павол, на замужних, даром что муж в Америке, — стараются охладить рассудительные мужики горячую голову Павла. — Вон девок хоть отбавляй…
— Да ну вас к лешему! На кой мне Зуза? Что я, моложе нее не найду? — спешит замаскировать Павол свое чувство, которое нечаянно прорвалось наружу. — Облить-то все равно надо…
Тем временем Кача с Зузой подошли совсем близко к трактиру, где притаились мужики и парни. Обеим, признаться, порядком досталось по дороге. Качу облили сразу же за дверями костела, она и перекреститься толком не успела, а Зуза получила свою порцию на верхнем конце деревни, и парадная блузка с пышными рукавами облепила ее молодое тело. А это было вовсе некстати: Зузу с субботы знобило. Шут его знает, как это она успела простыть на весеннем воздухе, пьянящем, точно молодое вино!.. Но ничего не поделаешь, в праздник обязательно нужно было идти в костел, иначе разговоров не оберешься. И так вот уже больше года — с тех пор, как уехал муж, — следят за каждым ее шагом…
В книгу вошли небольшие рассказы и сказки в жанре магического реализма. Мистика, тайны, странные существа и говорящие животные, а также смерть, которая не конец, а начало — все это вы найдете здесь.
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.