Избранное - [3]

Кто на мученье шел во имя правоты.

Без меры жрал и пил обжора вечер весь,

Пока не ощутил в своем желудке резь.

Обжора враг себе, а льстец – другому враг,

Он убивает нас, хотя желает благ.

Скользя по волосам, не так ли гребень вот

Из нашей головы с корнями волос рвет?

Ты прочь гони льстеца, а грешника приветь,

Когда клянется он жить благородно впредь.

И, голову сломя, кидаться не спеши

В тот промысел, какой тревожен для души.

Ты юношу наставь, а старика почти,

Виновного юнца со злобой не шерсти.

Ты вспомни, что, когда был молод и удал,

Такие же, как он, ошибки совершал.

И юноше совет ты подавай, любя,

Но старика учить спаси господь тебя,

Совет твой для него, хоть ты в большой чести,

Колючка, что ладонь пронзает до кости.

Завистники во мне старались вызвать гнев,

Но я сдержал себя, его преодолев.

И в придорожный прах отбросил потому

Я каждого из них, подобного дерьму.

И не подняться им из праха никогда,

И выше звезд других взошла моя звезда.

4

О детстве сны ты видишь до сих пор,

Хоть молодость уже за гранью гор.

Почто, скажи, хоть кудри в седине,

Картины детства видишь ты во сне?

Был в юности ты дьяволу сродни,

Но вешних лет давно померкли дни

И остудить, как пашню, что черна,

Твою башку сумела седина.

И чернокрылых птиц висков твоих

Когтили враз два сокола седых.

Как будто стерлись юности черты,

И словно потерял из виду ты

Возлюбленной жилище, где не слаб.

Когда-то отличался твой рубаб.

Черт юности блистательный чекан

Не седина ли скрыта, как туман?

А дом любимой, в силу торжества,

Собою застит буйная листва.

Седины подают о смерти весть,

А зелень – знак, что жизни вечно цвесть.

Таков закон людского бытия,

В противоборство с ним вступил бы я

И поднял бунт, но он непоборим,

Как путами повязаны мы им.

Судьбы неотвратимость понял я,

Тогда терпимость родилась моя.

Мир совратить, аллах его прости,

Меня пытался с верного пути.

И ошибался, будучи неправ,

Я ложный путь за истинный приняв.

Среди людей живу, дела верша,

Но им моя неведома душа.

В завидной вышине плывет она,

Над подлостью людской вознесена.

И мучялись в догадках сколько раз

Те, кто в слепом невежестве погряз.

Чтоб выяснить, а кто же я такой,

Ученостью смутивший их покой?

5

Готов больного исцелить всевышний,

В заботе этой я, как врач, не лишний,

И в бейтах[6] вновь, не делан секретов,

Подать обязан несколько советов:

Когда лицом больной от крови пылок,

Пиявки след поставить на затылок.

Ои мало пищи должен есть мясной,

Не пить вина ни капельки одной.

А перед сном тепло не укрываться,

И соком розы утром умываться.

Все исключить от гнева до испуга

И ворот не застегивать свой туго.

Больной, к моим прислушавшись советам,

Здоровым станет, я уверен в этом.

Абу Али ибн Сина среди учеников, миниатюра XVII века.

Кытъа

1

Вода из кувшина, да хлеба кусок,[7]

Да платье в заплатах, как старый мешок,

Вот все, что имел я под желтой луною,

Где пленников алчности губит их рок.

Клянусь, ни одни из всесильных владык,

Хоть подать со всех получить он привык,

И ни один из эмиров на свете,

Который гаремом и войском велик.

Большего счастья – едва ли достигли,

Чем сам я – всех дервишей[8] бедный двойник.

2

Кто незряч, не видит солнца, хоть и на небо глядит,

Смысл прозренья для невежды за семью замками скрыт.

Беды все, как из железа, для которых я магнит,

И ко мне из них любая устремиться норовит.

Богу жалуюсь на жизнь я, что меня она все старит,

И, оставшись молодою, беззаботно вдаль летит.

3

Избавлюсь скоро от мирских кручин,

Увижу, что не видел ни один

Ни человек, ни джин. Уйду отсюда,

Где жил, пронзаем стрелами годин.

Щит кованый они пробить могли,

Где нищему, стоящему в пыли,

Скупился поднести кусок лепешки

Иной владелец пахотной земли.

Где легкие задачи разрешали,

Но пред бедою головы теряли.

4

Возвысить душу знаньями стремись,

Она вместит их, словно звезды высь.

Душа – светильник, чей огонь познанье,

Аллаха мудрость – масло для него.

Погас светильник – это знак того,

Что кончилось твое существованье.

5

Кто знает цену сущности своей,

Тот самый предостойный из людей,

И помнит он, кто в совершенной форме

Явил его в подлунный мир страстей.

Растений души чувственным под стать

И сходство их нетрудно доказать,

Но как душа, что чувственной зовется,

Верх над меньшой сестрой сумела взять?

И тем, чей ум пытлив в младые лета,

Я говорю:– Есть не одна примета,

Что утверждает неопровержимо

Родство всех душ со дня творенья света.

На вещие готов сослаться знаки,

Где окружают нас цветы и злаки.

О, сколько бедствий правят в этом мире,

Где сонмы душ блуждают, как во мраке.

6

Ты к дружбе с каждым встречным не стремись

И тайн не поверяй кому попало,

Гони лжеца, пройдохи сторонись,

Иначе повредишь себе немало.

И воле подлеца не покорись,

Не превышай дозволенного меры,

А запятнаешь честь, как не винись.

Как слез не лей – слезам не будет веры.

7

«Темен век, – подумал я, – милосердия в нем нет,

И давно у доброты стал подслеповатым взор.

Зодиака полный круг описали семь планет,

И великое число на тот свет с долин и гор

Благороднейших мужей за двенадцать лет ушло

И обратно ни один не вернулся до сих пор».

8

…На поклонников спешишь неприязнь обрушить ты,

Кровь из раненых сердец растеклась под стать зари.

Из пучины жизни ты у порога своего

Вытащишь пустую сеть иль с жемчужиной внутри?