Избранное - [74]

— Кто это знал?

— Мы знали, Ставка знала… А как Ким погиб в Белоруссии, нашлись, кто решил чужими руками жар загрести… Кто знал о Киме? Мы, и все. А о ком в газетах после войны писали? А ты говоришь!.. Ну… Братья, за Кима! Вечная ему память… Нет, все же нам повезло, командиры у нас были добрые. За некоторым исключением, як говорят…

— А все же Юрий Павлов зазря пострадал.

— Зазря — это точно. И за характер свой своенравный. Храбрец был, ничего тут не скажешь, а дисциплины не знал…

— Вот и зачесть бы ему: за храбрость, положим, орден он заслужил. За нарушение дисциплины — наказание. Вполне бы уравновесилось.

— Хе!.. А где те весы?

Мария следила за разгоравшейся полемикой и, решив, что пришел момент немного унять страсти, сказала:

— Ладно, хватит споров!.. Лучше про Клару скажите… Екатерина Уваровна, ваше здоровье!..

— Спасибо, — отвечала Екатерина Уваровна, чуть пригубив рюмку. — Я все хотела спросить об одном… Лет пять назад заезжал кто-либо из вас ко мне в Москву, на Ново-Басманную?

Воцарилась пауза. Сидящие за столом переглянулись.

— Может, ты, Леня?

— Нет…

— А как фамилия того?

— В том-то и дело, что он не сказал фамилии. Меня не было, я уезжала в Ленинград к родственникам, — отвечала Екатерина Уваровна.

— Кто ж то мог быть?

— И главное, ничего не оставил. Соседка рассказывает, пришел, спросил меня… Соседка ответила: нет, в Ленинграде она. «А можно зайти в ее комнату?» — говорит.

Все молчали. Наступила напряженная тишина. Екатерина Уваровна продолжала:

— «Да кто вы?» — спросила соседка. «Я служил с ее дочерью Кларой». Та видит такое дело — провела, открыла комнату: «Смотрите», — говорит. Долго, наверное с час, сидел он.

— А ваша соседка обрисовала его наружность?

— Говорит, невысокого роста… На вид моложавый…

— Соседке-то сколько лет? Я к тому — кого она моложавым считает? — спросил Алексеев.

— Старая… Ровесница мне.

— А… Кто ж бы то был?

«Интересно», «странно», — послышались реплики.

— А про то, что тихий, скромный, не говорила она? — спросила Мария Хомяк.

— Рассказывала: сидел, молчал, лицо руками закрыл.

— Тогда я знаю кто… Но мне нужно проверить, — сказала Мария.

— Сколько же времени тебе потребуется для проверки — месяц, год? — усмехнулся Знаток — Алексеев.

Мария взглянула на часы.

— Сейчас десять вечера… До полуночи я скажу… Не смейся, я таким делом шутить не стану.

Игорь Валюшкевич появился как-то незаметно, без стука. Вдруг, взглянув в противоположный конец стола, я уловил там движение, а затем увидел молодого еще человека с университетским значком. Он как-то скромно, быстро кланялся, не желая, видно, привлекать к себе внимание.

— Чем ехал, Игорь? — крикнул Булавин.

— Такси… За полтора часа домчались… Лихой попался шофер.

— Правильно! Что там — четвертной, наверное, не больше?.. А мы все на деньги считаем, — сказал Булавин.

— То ж ты считал, а он не считал, — подтолкнул друга Цыган.

Валюшкевич молчал и улыбался.

— Как, Игорь, пчелы еще не заели тебя? — крикнул Цыган.

— Они меня лечат… Бессонница была — как рукой сняло, — улыбаясь, отвечал Валюшкевич.

— Ну?! От укусов?..

— От меда… И от укусов. В небольшом количестве это полезно. Могу и тебе порекомендовать…

— Бессонницей не страдаем. Постоишь у станка восемь часов — спишь как убитый.

Валюшкевич опять так же молчал, улыбался. Сосед мне шепнул: «Вот у Кима такая улыбка была, Игорь с него скопировал… Похоже, но все ж не то… Кима каждый копировал… Курков — тот осанку, походку… Немчинов — взгляд Кима… У Кима действительно взгляд был!..»

— А Клара? — спросил я.

— Клара сама собой была. Никого она не копировала. Просто… она любила его.

Уже со стола было убрано все, женщины готовили чай. Я подсел к Валюшкевичу и познакомился с ним. Ему уже сорок пять, но внешне и сорок дать — много. Голос и манеры — мягкие, на вид кажется, что очень уступчив.

— Вам уже много про Кима рассказывали… И как мосты рвал, и как эшелоны с путей сбрасывал… А мне запомнился один, можно сказать, эпизодик… Никакого и героизма не было. Но на меня сильное впечатление он произвел, — начал Валюшкевич и рассказал неизвестный мне случай, в чем-то даже изменивший мое представление о Кузьме Гнедаше. Мне казалось, что он всегда был весь законспирирован, засекречен, взвешивал каждый свой шаг. В интересах дела, конечно. Тем более что ему прямо было запрещено подвергать себя риску без самой крайней на то необходимости. Еще бы: глава резидентуры — все нити, связи в руках.

Было так. Прибежал связной из села Моровска, сообщил, что немцы арестовали нашего человека, Хомач по фамилии. Я думаю: нужно срочно известить Кима. Я знал, что он в нескольких километрах от нас, в селе Бугры… Ну и послал туда связную, Дусю Мольченко, за Кимом. Ушла она, а, наверное, через час Ким является.

«Видели Дусю?»

«Нет».

«Она за вами в Бугры побежала… В Моровске провал».

Он сразу: «Лошадей! Едем… В Буграх сейчас немцы». Я за голову схватился: у Дуси-то ни документов, ничего нет — возьмут, ни за что погибнет девчонка.

«Товарищ Ким, я один, разрешите!»

«Потом разберемся… Едем».

Прихватили с собой начальника контрразведки Галиулина, сели на подводу — и вскачь. На подводе подозрений меньше — крестьяне. Остановились на окраине села. Галиулин пошел по избам искать Дусю. Ким велел мне у подводы стоять, а сам тоже направился по избам с другого края…