Избранное - [72]

Мария протягивает мне руку. Знакомимся… Мне интересно, как восприняла Мария мой очерк о Киме, помещенный в газете. Я спрашиваю об этом.

— Читала, как же… Можно и так, — говорит она. — Хорошо, что вспомнили… Сколько лет прошло — и ни слова о нем… Разве то справедливо? Сам Ковпак приезжал к нему за советом… И Ким ездил к нему… А как наши войска пришли в Междуречье — он уже в стороне оказался.

— Что поделаешь, такова участь разведчика — всегда оставаться в тени…

— Кому — тень, кому место под солнцем… Памятник ему надо ставить.

А прохожие останавливаются и с любопытством смотрят на нашу шумную группу. Появляется заведующий местным краеведческим музеем. Он хочет, чтоб мы прежде всего посетили музей. Я же обдумываю план своих действий… Наконец мы разделяемся. Основная группа идет в музей…

Льет дождь, но никто на это не обращает внимания. Тихие улицы, редкие пешеходы, домики с резными окошками, впрочем, попадаются и каменные. В центре городской парк с обелиском павшим героям.

Едва мы вошли в музей, разговоры тотчас же смолкли. Мы останавливаемся у стенда, посвященного центру Кима (Гнедаша). И вокруг большого портрета человека с высоким лбом, в свитере, расположились фотографии его соратников, учеников. А вот маленькая головка Клары Давидюк… Здесь она совсем девочка… Мать молчит, Мордвин и Знаток перешептываются, они тоже находят себя… Фотографии тусклые, видно пересняты откуда-то.

Наверное, с час мы пробыли в музее, а потом поехали к Марии Хомяк. Она живет на окраине. Городского здесь уже ничего нет. По обеим сторонам улицы хаты с небольшими участками. А вот и ее домик. Мы отворили калитку. На дворе чернеют бревна. Сарай покосился. Маленькая собачурка залилась тонким пронзительным лаем, но уже через минуту махала хвостом и всем своим преданным видом показывала, что рада гостям. Мария встречала нас на крыльце. Мы пошли в просторную кухню. Здесь все пылало — хозяйка готовилась к приему своих товарищей по оружию. Она пригласила меня в комнату. Никелированные дуги кровати, стол, швейная машинка, накрытая крупным белым кружевом. В центре между двумя окнами большой портрет Кима в рамке под стеклом. Такой фотографии я не видел еще… Здесь он был совсем не резидент, а веселый обаятельный парень, открытый и добродушный. Словно сбросил маску непроницаемости.

— Кому он так улыбается? — спросил я.

— Людям, — отвечала Мария.

— А Клару вы хорошо помните?

— Как же!.. Барышня была… Москвичка. Интеллигентная, ученая… Все около рации своей. Как Ким уйдет в Киев или в Чернигов в черном своем мундире с крестами — ходит молчаливая, волнуется, видно… Завидит меня — «Машенька, Ким не вернулся еще? У меня много радиограмм накопилось». Потом, как я до дому ходила к нему в Салогубовку, все спрашивала про мать и его сестер. «Жену видела?» — «Нет, говорю, не нашла ее там…» Но он о своих дюже волновался… И о жене. Он знал, что у него дочь, Светочка, перед войной родилась. Но он не видел ее ни разу. Не знаю, жива ли…

— Его дочь, Светлана Кузьминична, жива и прислала мне письмо. Ей так и не пришлось увидеть отца. Теперь она уже окончила институт, работает учительницей.

— Наверное, похожа на него? Очень бы хотелось ее повидать.

— Я ее тоже не видел. Но письмо она прислала. Пишет, что помнит один лишь момент — когда пришло сообщение о гибели отца, — это конец сорок четвертого. Светлане было всего три года. К тому времени Шепетовка, где она жила с матерью, была уже освобождена от оккупантов… Позже, уже взрослой девушкой, Светлана ездила в Слоним на могилу отца. Теперь каждый год ездит… В Слониме у них появились друзья!

— А жена Кима?

— От нее я писем не получал… Мария Тимофеевна, а вы не знаете ничего о судьбе второй радистки, Нади, которая работала в Киеве?

— Одно знаю — захватили ее немцы. И выпытали у нее код. Когда б не Ким, много б она натворила бед.

— Вы считаете, что она погибла?

— Кто знает… Вы в Белоруссии еще не были?

— Нет.

— Там живет один человек. Сурок по фамилии. Ким посылал его в Киев узнать, он и ходил на ту квартиру, может, он знает что. Он где-то в Минске живет.

— А чем кончилась история с Беклемешевой?

— Она от гестапо работала.

— Вот как… Кто же ее раскрыл?

— Сама раскрыла себя… Случай помог. Я все по заданиям Кима ходила, а как заданий нет, помогала сестре Шуре на кухне… И эта Беклемешева стала к нам приходить. Придет: «Девочки, может, помочь что?..» А мы: «Спасибо, справимся». А девка она вроде на вид своя, но не лежала душа к ней… Да не скажешь ведь, обидится. Документы у ней исправные были, как от Москвы. У нас в центре тогда генерал жил, Смирнов Петр Федорович, веселый дядечка, душевный. Пожилой уже, в землянках сыро, расхворался. Я ему в землянку обед носила. И в тот раз совсем собралась. Налила котелок. Смотрю, эта гостья тут крутится… Спрашиваю: «Чего тебе?» — «Соли». Потянулась за солью я, она к котелку подскочила… Вот меня тут подозрение взяло. Все же беру котелок, иду с ним в землянку. И все думаю, чего это она заглядывала. Открыла крышку и смотрю, а на поверхности вместе с жиром какая-то зелень плавает. Но я еще всего не понимала или до сознания не доходило. Навстречу Игорь идет… Показала ему… «Шут его знает, говорит, так с виду не определишь. Вылей лучше». Вылила. Вымыла котелок горячей водой, налила нового супу… А вечером все обнаружилось. Вошла я в сарайчик, где мы чай кипятили, вижу снова ее: подняла крышку и всыпала чего-то гуда… Тут до меня дошло… Зло взяло, схватила чайник — да в нее, жаль, промахнулась. Зато Немчинов не промахнулся, она, гадина, мышьяк сыпала… Тиссовский распознал.